Николай Федорович Ртищев был ровесником Цицианова и достойным соперником его в родовитости (он принадлежал к древнему боярскому роду). Ртищев отличился в Русско-шведской войне 1788—1790 годов, занимал ряд должностей в военной администрации, а в 1797 году был отправлен в отставку. Вернувшись на службу в 1806 году, Ртищев воевал с турками на Дунае, а в 1811 году стал главнокомандующим на Кавказе. О его способностях как военачальника говорить трудно, поскольку нет достаточных свидетельств о его личном участии в операциях. Ртищев был последователем «линии Гудовича» в отношениях с горцами, пытался добиться отказа от набегов подарками и уговорами. Его действия сопровождались рядом «конфузов». Делегация кабардинцев, направленная с ведома Ртищева в Петербург, на самом деле никого не представляла. Он получил заверения нескольких чеченских тейпов о принятии российского подданства, но буквально через несколько дней чеченцы напали на обоз и похитили личные вещи главнокомандующего. В Дагестане скрытые враги России обводили его вокруг пальца, а владетели, готовые к сотрудничеству, подвергались незаслуженным обидам[865]. В 1816 году он получил должность сенатора в московском отделении этого учреждения, справедливо заслужившего реноме богадельни для чиновников генеральского ранга.
В 1912 году в Грозном был поставлен памятник А.П. Ермолову с надписью «покорителю Кавказа», хотя «десятилетие» этого генерала (1816—1826) составляет весьма скромный временной отрезок в полуторавековой истории завоевания Кавказа. Сразу оговоримся: у нас нет ни малейшего намерения «развенчать» этого героя: Ермолов — военачальник, строитель Российской империи и просто незаурядная личность — занимает подобающее ему место в национальном пантеоне.
Мы лишь попытаемся объяснить, какие обстоятельства способствовали тому, что имя Ермолова — одного из четырнадцати главнокомандующих на Кавказе за период с 1801 по 1859 год — не оказалось забытым, в отличие от прочих имен. Прежде всего, Ермолов действительно «покорил» Чечню и Дагестан — большинство владетелей и вольных обществ заявили о своей готовности принести присягу на подданство. О том, что все это временно, что придется вести невероятно долгую и невероятно кровавую войну, тогда не знал никто. Сам Ермолов полагал, что для установления русского правления в горах потребуется всего два года и две пехотные дивизии. При нем войну с горцами назвали войной. До того походы против них считались скорее полицейскими, а не военными акциями. Историю завоевания стали писать с чистого листа, и на первой строке значилось — Ермолов. Признание этого генерала победителем позволяло считать Чечню и Дагестан с 1819 года российской территорией, а горцев, вновь взявшихся за оружие, — не воюющей стороной, а бунтующими подданными, нарушившими ранее данную присягу. В народе есть поверье, что «деньги тянутся к деньгам». Насколько это верно, решать экономистам, но историки твердо знают: «слава тянется к славе». Можно привести множество примеров того, как известному (и заслуженно известному!) историческому деятелю приписываются слова и действия других. Ермолов представлен как изобретатель новой стратегии (продвижение внутрь гор с помощью укрепленных линий, массированная рубка леса и т. д.). Это не вполне соответствует действительности — лес приказывал рубить и Цицианов, но у него в отличие от Ермолова не было в распоряжении тех тысяч «лесорубов с ружьями», которые появились на Кавказе в 1820-е годы. Цицианов устраивал «выдвинутые» форты (то же укрепление возле урочища Урдо на реке Алазани), но ничтожная численность войск, которыми он располагал, не позволяла и думать о применении такой перспективной стратегии. Крупнейшей стратегической ошибкой Ермолова явились его действия по подрыву власти местной знати, в результате чего в 1830—1840-е годы русское правительство оказалось перед лицом военно-демократического общества горцев, аморфного, неконтролируемого и абсолютно неспособного к политическим контактам, по крайней мере в том формате, который был приемлемым для России. Ермолов называл себя преемником Цицианова, также считавшего ханов и беков главными противниками, но покойный князь явно лучше знал край и был более осторожным в своих действиях, хотя и часто неумеренным в словах. Ермолов в нескольких сражениях разгромил ополчения чеченцев и дагестанцев, фактически не имевших опыта боев с регулярными войсками и понесших огромные потери от картечных залпов. Горцы оказались толковыми учениками, и уже преемники Ермолова — Г.В. Розен, А.И. Нейдгардт, Е.А. Головин и М.С. Воронцов — на себе испытали, насколько хорошо они усвоили уроки 1820-х годов.