Главную роль в разгроме дагестанцев сыграли батальоны Лазарева. Из всего грузинского войска в сражении при Иори 27 ноября 1800 года участвовало только трехтысячное ополчение царевича Иоанна. В канун столетия со дня битвы офицеры 13-го гренадерского Эриванского и 80-го Кабардинского полков решили установить памятник на том месте, где сражались части, ставшие основой для формирования названных полков. 1 октября 1901 года на берегу Иори появился пятиметровый обелиск из серого камня, увенчанный крестом, попирающим полумесяц[267].
Разгром Омар-хана имел важные последствия. Разом присмирели все внутренние и внешние враги Георгия XII: царевич Александр «передумал» идти на Тифлис, Соломон II сделал вид, что никогда и не помышлял о войне, князья — противники присоединения к России — также умерили свой пыл. 9 ноября, сразу после получения известий о разгроме дагестанцев на Иори, царевичи Вахтанг и Мириан прислали Кноррингу письмо, в котором уверяли в своей преданности, в отсутствии враждебных замыслов, в отказе даже от мыслей бежать в Персию и т. д.[268] Но в то же время сражение на Иори окончательно подорвало надежду грузинского царя на собственные силы. Он как будто не слышал советов укреплять национальное войско, твердя как заклинание просьбу о присылке дополнительных полков из России[269].
Определяя в рескрипте Кноррингу от 20 января 1801 года «генеральный курс» его политики в Грузии, император явно не утруждал себя составлением какого-то черновика. Грузию он велел сделать губернией, с тем условием, чтобы губернатором был «кто-либо из царской крови, но под вами, и будет шеф гусарского тамошнего полка». Через три дня в следующем рескрипте император так развивал свою мысль: «Старайтесь Грузию утвердить на том основании, как уже к вам писано, не ищите иных приобретений делать, как те, которые добровольно будут искать Моего покровительства; лучше иметь союзников интересованных в союзе, нежели подданных ненадежных; левая ваша сторона обеспечена таковыми, не наводите туркам страха, тогда и правая сторона будет надежна; ищите Армении интересовать к сближению для торга, и торгом соблюдите привилегии, но установите наш порядок; комплектуйте старые полки нашими рекрутами, но полков мало по пространству, и так сочтитесь, не можете ли умножать тамошними жителями и доходами тамошними, ищите руд всякого рода и промыслов, также и таможни перенесите на границу, займитесь теперь не завоеванием, а приобретением добровольным соглашением Армении. Вот мои мысли. Вам благосклонный Павел. Чтоб все прибавки и заведения не превышали доходов тамошних»[270]. Последний «постскриптум» очень показателен: в Петербурге опасались превращения новых владений в прореху, через которую будут утекать казенные деньги. Военная коллегия с ужасом предвидела вымирание русских гарнизонов в Грузии. Даже в обжитом Кизляре в 1797 году в гарнизоне численностью около 800 человек умерло 238 человек, в 1798 году — 381, в 1799 году — 273 солдата и офицера.
Павел I беспокоился по поводу прочности позиций сторонников присоединения в самой Грузии. Поэтому он повелел Кноррингу обеспечить приезд в Петербург влиятельных князей и представителей царской фамилии, «дабы явно было свету, что точно Грузии есть общий произвол быть в Моем подданстве, а не то, чтобы покорство их происходило единственно от желания двух или трех»[271]. В списке сторонников России значились Игнатий Туманов, Дарчи Бебутов, Соломон Аргутинский-Долгоруков, князь Иосиф Бебутов, князь Соломон Авалов, князь Евгений Абашидзе, князь Георгий Амилахвари, Иван Орбелиани, Георгий Цицианов, Александр Макашвили, Захарий Баратов, Сулхан Туманов, Шанше Эристов, Александр Чавчавадзе[272]. Император рассчитывал и на создание из владетелей Дагестана и Азербайджана антииранской коалиции. В августе 1800 года Павел I отправил Магомет-хану Эриванскому грамоту с предложением совместного отражения персидских войск. Такие же письма получили правители Тарковского, Карабахского, Гянджинского, Дербентского, Каракайтагского, Табасаранского ханств[273]. Тем самым признавалось политическое равенство партнеров. Но позднее тон в переговорах с ними изменился, и весьма резко, что выглядело неубедительным и даже странным. Это также следует внести в «отягощения», с которыми столкнулся П.Д. Цицианов.