Наверное, это первый случай того, что неверный выбор операционной системы, пренебрежения Android'ом (чего-то такого, чем должны заниматься технари-ботаники, и вникания в то, что «не царское дело» для капитанов бизнеса) повлёк последствия такого финансового объёма. (Для справедливости скажем, что каких-то роковых недостатков у Symbian OS, как и у светлой памяти OS/2 WARP, нет – просто конкуренты оказались лучше; кто универсальней, кто удобней для потребителя…)
Ну, Михаил Евграфович давным-давно в «Господах ташкентцах» отметил, что «Времена усложняются. С каждым годом борьба с жизнью становится труднее для эмпириков и невежд». То есть – опытный российский бюрократ и гениальный сатирик почти полтора века назад чётко осознавал, что повышающие эффективность усложнения неизбежно влекут за собой требования усложнения управляющих алгоритмов (интерпретируя его слова современным языком.)
Но выбор между эффективностью и устойчивостью останется всегда, пусть и на других уровнях. И пренебрежения им могут быть крайне драматичны. Представим себе пенсионный фонд, разместивший активы в 2000 году в акциях финской компании. Это может тащить за собой такие проблемы, по сравнению с которыми местное митинговое движение покажется игрой детей в песочнице. И что интересно, такие проблемы неизбежно будут порождаться не отсталостью, а развитием. Постоянной гонкой за эффективностью.
Василий Щепетнёв: Свидетельствует царь
Василий Щепетнев
Опубликовано 26 июня 2012 года
Катал Аликс в кресле и шлюпке. Дядя Владимир пил у нас чай. Много читал. Ездил на велосипеде и убил 2-х ворон; вчера одну.
Обедали на балконе, к вечеру стало прохладнее.
Николай Второй, 4 июня 1904 года
Историю в школе я не то чтобы не любил, но относился к ней равнодушно. Химия, физика, математика – это да, это интересно, астрономия – крайне интересно, а история… Древний мир изучали в пятом классе, а много ль пятикласснику дела до Цезаря, Клеопатры или Нерона? Страшно далеки они от пятиклассника… Средние века – шестой и седьмой класс. Тут уже поинтереснее, в эти годы обыкновенно читают «Айвенго», «Трёх мушкетёров» или «Крестоносцев».
Увы, про мушкетёров учебник помалкивал, упирая больше на народные восстания и революции. Уот Тайлер, Ян Жижка, жакерия, но всё подавалось пресно и сухо – или я так воспринимал тексты. Что мне Лютер или Кальвин, если и католицизм был штукой совершенно непонятной, да и православие тоже.
Новая, тем более новейшая история повествовала преимущественно о забастовках и революциях, важнейшим событием девятнадцатого века считалось образование «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», а уж о веке двадцатом и говорить нечего.
"После Петра Первого России ужасно не везло на царей" – заключение, для школьника вполне оправданное. Так нас учили. Хотите верьте, хотите нет, но даже портрета Николая Второго в учебнике не оказалось! Абстрактный деспот, безликое зло, символ пустоты. Долгие годы он и оставался таковым. Лишь в восьмидесятые время начало приобретать цвет и форму. Из прямой линии превращаться сначала в рисунки на плоскости, а потом и объёмные фигуры. Хотя и по сей день фигуры эти статичны, как в классическом музее мадам Тюссо.
Их, фигуры, обряжают то в одни одежды, то в другие, но этого мало. Спрашивать о чём-то их сложно: молчит Русь, не дает ответа. Или вкладывает в уста персонажей те речи, которые хотелось бы слышать тому, кто наверху. Николай Второй из тирана и кровопийцы стал мучеником, правление его всё чаще называют серебряным веком, и то тут, то там раздаются призывы возродить самодержавие: лишь самодержец может управлять бескорыстно, по совести, в ином же случае к власти непременно придёт демагог (в современном значении слова).
Почему же непременно, откуда уверенность? А вдруг…
Но вернусь к Николаю Александровичу. Сквозь туман времён проступает сложная, противоречивая, трагическая фигура, но не является ли это оптическим обманом? В тумане зачастую многое представляется более сложным, поскольку размытые детали дорисовываются воображением, а оно, воображение, дай ему волю, такого нарисует… У человека благородного и воображение благородное, у человека практичного – практичное, а у циничного – циничное. Помимо воображения искажает облик и господствующая идеология. При советской власти Николая иначе, нежели кровавым, не видели, сегодня же над головой проступает сияние.