Врачи-хирурги приводили меня (да и сейчас приводят) в восторг. Самоотверженная работа настоящих подвижников. Очень тяжелая физически и психологически. В то время, когда не было плановых операций, хирурги оттачивали мастерство на животных в экспериментальной операционной. Один раз я участвовал в этом процессе. Мне хватило на всю жизнь. Именно об этом я и хочу рассказать.
Экспериментальная операционная разительно отличалась от операционных для людей. Обшарпанные стены тесного, плохо вентилируемого помещения сильно контрастировали с футуристическим дизайном и немыслимой чистотой рабочих операционных. Техника была слеплена на живую нитку из давно списанных приборов. Старый, видавший виды
инструмент.
Осмотревшись, отобрав и проверив требуемые приборы и инструменты для задуманной операции, мы всем гуртом (хирурги, техники и зрители), отправились в виварий.
Для операции нужна была собака.
В виварии нам подобрали здоровенного чёрного пса, дворнягу. То ли пёс уже раньше имел опыт подобных процедур, то ли просто оказался сообразительным, но даваться он нам не собирался. Его ярость и хитрость достигли космических масштабов. Даже двоим опытным людям не удавалось набросить на него петлю и обездвижить. Пёс сражался истово и самозабвенно.
Принесли трубку с пневматическим шприцем. Первая инъекция не оказала никакого влияния. Пару следующих раз пес ухитрялся уворачиваться. Наконец, ещё два попадания и пёс «потерялся». Он по-прежнему стоял на ногах, слегка покачиваясь и тихонько рыча, но уже был не в состоянии не только сопротивляться, но и воспринимать окружающее. Пса повалили на тележку, и повезли длинными подвальными коридорами в операционную.
Когда пса стали готовить к операции, у него остановилось сердце. В суете борьбы псу ввели слишком большую дозу нембутала. Реанимационные мероприятия, включая прямой массаж сердца, успеха не возымели. Пёс умер.
Выйдя из операционной, все закурили. Старший хирург, человек которого я до и после чрезвычайно уважал, произнес бодрым тоном: «Жалко пса, как за свою жизнь боролся» Я еле удержался от того, чтобы врезать ему изо всех сил.
Я к чему все это веду. После этого случая всякого рода памятники животным жертвам экспериментов вызывают у меня тошноту.
Нет, я не то чтобы против экспериментов на животных, понятно, что эти эксперименты спасали и спасают огромное количество жизней. Вполне верю, что они нужны. Я о другом. Если ты взял силой жизнь сопротивляющегося животного, или, тоже самое, с животным тебе доверяющим, признайся честно: я должен был это сделать, этот грех на моей совести. Но ставить своей жертве памятник — это верх ханжества и лицемерия.
Написал как на духу, простите, если что не так.
Голубятня: Фиговина №27
Сергей Голубицкий
После значительного перерыва, вызванного глобальным переходом на новую компьютерную платформу (Mac Os X) и сменой NLE (Final Cut Pro), мы возрождаем старую добрую традицию «Фиговин» — видеоприложений «Голубятни Онлайн». Кто-то может возразить: «А как же интервью с Дорином Киртоакэ?». Ну, во-первых, беседа с мэром молдавской столицы — это вам не «Фиговина», во-вторых, монтаж записи проводился ещё прошлой осенью в Sony Vegas, а на новой платформе создавались лишь субтитры.
Сегодняшняя «Фиговина» также гибридная: рассказ о феерическом PCM-рекордере Olympus LS-10 я записал сразу после джазового фестиваля, проходившего в Молдавии в сентябре 2009 года, однако руки до монтажа дошли только сегодня. Правда, на этот раз и хромакей, и эффекты и всё остальное проводил уже в FCP. Не буду кривить душой — этот редактор нелинейного монтажа показался мне гораздо сложнее, чем все предыдущие (кажется, я работал со всеми программами, какие только существуют). Сложность FCP — в его неинтуитивности, столь характерной для любой профессиональной программы. Для выполнения любого действия, которое на каком-нибудь Pinnacle Studio, Sony Vegas, да даже на Avid Liquid производится на уровне здравого смысла, в FCP требуется априорное знание того, что ты делаешь. То есть, проинтуичить никак не удается, нужно читать учебник, смотреть видеотьютор. Разница по ощущениям как между управлением автомобиля и самолета. За руль машины можно сесть и через 10 минут короткой инструкции завестись и покатиться (куда и как — это уже другой вопрос). За штурвал самолета можно сесть и через два дня встать, так и не запомнив длинную последовательность действий, которые нужно произвести хотя бы для того, чтобы проверить показания всех приборов и запустить двигатели. Впрочем, и удовольствие от управления самолетом не сопоставимо с удовольствием от машины, какая бы навороченная она ни была.