Информацию в данном тексте мы сблизим со знаниями и будем рассматривать как сведения об окружающем мире и протекающим в нём процессах. Случись, что из нанонауки и наноэкономики выйдет нечто путное — то сбыт продукции данной отрасли, любой, от косметики до мифических «машин творения», будет работой на информационном капитале, на знании, как эту продукцию произвести.
Ну а недавнее решение закупать для Российской армии броневички IVECO говорит об очень печальной вещи — знания о том, как производить аналогичные машины в стране в данный момент отсутствуют, или, по меньшей мере, не могут быть коммерциализованы. (К отсутствию возможностей коммерциализации цинично отнесем и отсутствие или недостаточный размер откатов, и тот, вовсе уж безгрешный факт, что к поставщикам на Апеннины ездить, пожалуй, приятнее, нежели в Курган...)
То есть любые знания и умения (мы обобщаем их как информацию) должны быть проданы в той или иной форме. А что нужно для того, чтобы она могла быть продана?
Правильно! Информация должна быть у того, кто продает её или товар, созданный с её использованием. Информация, ставшая общедоступной, теряет свою ценность как товар.
Были времена, когда информацию защищала сложность и дороговизна копирования. Переписанная в монастырском скриптории книга была сравнима по стоимости с рыцарским вооружением или с деревней со всеми обитателями. (В результате этого даже в христианских княжествах порой не бывало полного комплекта Нового Завета, а лишь одно-другое Евангелие...) Ну а теперь в электронную книжку вбивается карточка, — как выражается Евгений Антонович Козловский, — со всей Ленинской Библиотекой и половинкой Британского музея.
То есть, ставшая доступной информация может быть распространена фактически мгновенно и практически с нулевыми издержками. И вот тут-то создается парадокс: именно триумф информационных технологий создает проблемы для тех, кто хочет зарабатывать на информации.
Выведем за рамки данного текста проблемы копирайта, информации как товара, и ограничимся рассмотрением информации как капитала. Они, кстати, более актуальны. Ну скачает кто-то копию фильма — так это не отвадит массы от посещения кинозалов.
Да и электронные тексты часто исполняют роль рекламы для понравившихся книг, их покупают в нескольких экземплярах — в квартиру, на дачу, в подарки! (Правда, такой удел чаще выпадает классикам...) А вот информация о способе производства, утекшая от хозяина, мгновенно приведёт к летальным последствиям — производство переместится туда, где дешевле, то есть в Юго-Восточную Азию.
Доходы от реализации уйдут владельцам торговых сетей. Ну а главный кусок пирога будет съеден теми, кто сидит в глобальных финансовых центрах, так уж мир устроен... И те, кто вбухал деньги (хорошо если свои, а то ведь обычно казенные, то бишь наши...) в инновации, останется у разбитого корыта. Точнее, у этой посудины останется владелец денег, каковым может оказаться налогоплательщик.
То есть информацию об инновациях (буде такие окажутся удачными, что необязательно...) придётся защищать. И для этого есть два пути. Назовём их юридическим и физическим. Юридический — это когда с помощью системы национального или международного права устанавливается право на исключительное использование изобретения в промышленности, ограниченное как пониманием изобретения, так и сроком, странами патентования и прочими юридическими деталями.
История патентования очень хорошо иллюстрирует переход от индустриального к постиндустриальному обществу, от капитализма свободной конкуренции к империализму. Когда-то патент был достоянием изобретателя, а капиталисты выступали против него, ибо он мешал развитию промышленности (рецидив такого подхода можно было встретить в 1990-е, когда районный суд отказывал изобретателю в иске, ибо признание такового нанесло бы ущерб заводу и бюджету района...).
Сейчас патенты — важнейший актив корпораций. Изменения в подходе запечатлел роман Норберта Винера (да, да, отца кибернетики) «Искуситель», в начале 1970-х переведенный журналом «Изобретатель и рационализатор». Там описывалось, как концерн, нацеливавшийся на грядущий рынок ИТ, защищает открытия гениального самоучки (прототипом которого был Оливер Хевисайд) патентами на имя бездарного, но амбициозного, профессора, самое имя которого превращается в залог грядущих сверхприбылей.
И вот тут-то мы должны признать грустную вещь. Российские разработчики явно окажутся малоконкурентными на рынках патентования США и ЕС; советский эксперимент с его автаркическим хозяйством, дал наши конкурентам фору на десятилетия. Не будем забывать — патент не столько свидетельство инновации, а возможность не дать делать новации другим! И если в госпроектах, которые принято обзывать именем «Сколково» и есть какой то смысл, то он — в привнесении в среду отечественных разработчиков хайтека западных методологий ЗАРАБАТЫВАНИЯ на патентах.