Другой бы это письмо в рамочку поместил, на видное место повесил, а Калашников в сердцах скомкал, да в угол бросил, и той же ночью пошел на Кукуй, где жили иноземные купцы. Хотел и в самом деле фряжскую фузею сторговать, да по пути напали на него злые люди, стукнули по голове, подвезли к реке, порытой льдом (на дворе уже стоял декабрь), где и бросили в прорубь, приговаривая: не суйся, куда не след.
И кажется Калашникову, будто несет его по темному коридору, и великая стынь борется с ним, сковывая члены, язык, мысль. А в конце коридора — свет, и голоса любимой жены и малого дитяти. Он — к ним тянется, но течение несет мимо, во тьму, в которой лишь малиновые огоньки мерцают. Тогда он успокоился сердцем, перестал противиться неизбежному и пустил стынь в душу.
Очнулся Калашников от того, что чужие руки нещадно мяли и щипали его иззябшее тело. Оказывается, течением вынесло его верстой ниже в другую прорубь, и бабы-портомойки ухватили Калашникова, вытащили, отнесли в избу, раздели, влили в горло горячего хлебного вина и растирали, покуда не привели в чувство.
Купец поблагодарил спасительниц и отправился восвояси. Как он не умер, проведя в воде с полуночи до утра? Знать, такой ему жребий. Стал он спокоен и холоден, прекратил искать справедливость, и вдругорядь его топить передумали: покорность купца пришлась кому-то по душе, сломать всегда слаще, чем убить.
Прошло четыре недели, наступило новое полнолуние.
Заперся он в кабинете (хотя от кого запираться — слуг он рассчитал, оставил при себе лишь трех-четырех, которые хозяина сами обеспокоить не смели) с куском хлеба, чаркой водки да гвоздиком двухдюймовым. Первым делом выпил он чарку водки, вторым — пожевал хлеб, но не проглотил, а из мякиша слепил фигурку да положил в лунный свет. Третьим делом пронзил фигурку гвоздиком, да пошел спать. Поутру мякиш в очаг бросил, а гвоздик сохранил, чувствовал — много работы будет гвоздику.
А по Москве пошли слухи: скончался малютинский зять, занялся синим пламенем и, страшно вопия, сгорел. Верно, черти заживо утащили его в ад за грехи — много православных душ загубил. Хотя куда ему до тестя...
Прерву повествование. Условия заданы: обыкновенный, не злой человек теперь может уничтожить любого, о ком помыслит. Никаких преград нет. Боязни наказания тоже.
Каков дальнейший путь Калашникова? Остановится он, или пойдет дальше, поняв, что обидчик без потатчиков никогда бы не обрел той силы, которую имел? Оглядев окрест себя, увидев тысячи обиженных, станет ли он мстить за них? Единственное ограничение, которое я, волею автора, накладываю на Калашникова, это возможность извести лишь одного человека в полнолуние, то есть чертову дюжину в год. Калашников молод и здоров, способен прожить еще и тридцать лет, и больше, то есть счет потенциальных мишеней идет на сотни.
Если шире: может ли индивидуальный террор изменить если не мир, то хоть что-нибудь?
Смерти Александра Второго, Плеве, Столыпина, думается, повлияли на историю России. А если чиновников и сановников казнить народной волею (чем Калашников не народ?) в иное время?
Интересно, кого выберет Калашников в следующее полнолуние?
Кафедра Ваннаха: История с географией
Ваннах Михаил
Опубликовано 08 октября 2010 года
Есть такое почтенное занятие — искать объяснение своим неудачам. Денег нет; девки (или, политкорректно, мальчики…) не любят; во Всемирную лигу сексуальных реформ с жалобой не обратиться, ибо основатель последней Магнус Хиршфельд усоп аж в 1935 году… Поскольку при этом очень тянет пожалеть себя, любимого, то причину перманентных горьких фиаско возлагают обычно на нечто внешнее. Власть не та (с Марса, наверное, прилетела, и навязала себя с помощью теплового луча), история тяжелая (а у галлов что, гильотины не было?), враги злющие (верить, что британцы воевали в восставших американских колониях по правилам Гуго Гроция могут лишь те, кто делает свой маленький бизнес на Единичности и Неповторимости Холокоста…).
И есть объяснение последнее. Как Генерал Мороз приходил на помощь нашим войскам в Отечественных войнах (хм, мерзли почему-то лишь лягушатники и колбасники, русским сие шло на пользу), так и на климат удобно возложить вину за наши неудачи. Лаконичней всего сформулировал это Юрий Визбор — "В России, дескать, холодно купаться, Поэтому здесь неприглядный вид". Ну а систематичней всего изложил эти взгляды Андрей Паршев в работе «Почему Россия не Америка», 1999, многократно переиздавалась. Несмотря на глумливый характер предыдущих абзацев, книга Паршева, безусловно, принадлежит к разряду must read. Это общепонятный ответ гаммельнским крысоловам, который своими дудками заманивали Россию в глобальный рынок, побуждая сдать при этом национальные интересы. Предположим, что книгу Паршева многие читали, поэтому напомним ее аргументацию в логической последовательности.