— Нет, полагаю, это автоматика, их не то чтобы читают, скорее собирают где-то в другом месте, там архивируют, еще раз архивируют, сжимают до самого минимума и хранят. Ты, вероятно, знаешь, что андроиды не могут являться свидетелями на суде, потому что потенциально способны лгать, но вот изъятый инфокристалл или полученная из Deg-Ra копия признаются уликой, наряду с видеозаписью. Разумеется, их отдают очень неохотно, поскольку тот факт, что андроиды — ходячая шпионская технология, стараются лишний раз не афишировать.
— Значит, все, что ты видел, лежит где-то на серверах Deg-Ra?! — вот это был поворот. Хотя, с другой стороны, можно было и догадаться: как-никак не в сказке они жили.
— Исключено. Рассматривается ситуация с лицензионным ПО, с меня Deg-Ra ничего не скачивала очень давно или никогда: я для нее не существовал. Хотя данные куда-то идут, и там, наверное, просто стираются. Я даже обновления из инфонета в ручном режиме заливаю. Ну, а вообще это должно быть так же естественно, как для человека — дышать. Ты же не думаешь, когда дышишь.
— А сейчас? После… э… ну, в общем, когда тебя подлечили?
— Отремонтировали. Я полагаю, подключать меня к лицензионной сетке теперь было бы совсем лишним, особенно учитывая твою специфику работы. Мне бы не хотелось, чтобы однажды записи, которые я не могу не делать, использовали против тебя в суде. А потереть их мне не позволяют права доступа. Речь вообще о том, что я не могу менять алгоритмы или создавать папки, к которым будет ограничен доступ со стороны. У меня тоже есть доступ не ко всем папкам.
— Как так? Это что еще за «области тьмы»?
— Если бы я знал, они, вероятно, не были бы таковыми. Я говорю не о поврежденных файлах, а о файлах, к которым либо изначально не имею доступа, либо о тех, которые удалены. При попытке их считать мне выдается разный тип ошибки, так что я способен отличить одно от другого. Я понял, что мне снова стирали память, потому что ошибок второго вида стало больше. Например, четверть часа назад я совершенно не мог сказать, на кого ты работала.
У Ани аж набережная перед глазами поплыла.
— Ты не помнишь похищения?
— Нет, ни похищения, ни три дня до него. Ты полагаешь, кто-то сел бы и стал аккуратно выбирать, что мне безопасно знать, и что — нет? Просто стерли последние два года.
— Черт подери…
— Не расстраивайся, вот на этот случай у меня была «заначка». Я оставил себе путь к сохраненным в другом месте данным. Мне только нужно было вспомнить о существовании пути. И я вдруг понял, что так уже делал. Потому что я не догадался бы продублировать свою память на всякий случай, если бы когда-то на протяжении моего функционирования такой случай уже не наступал.
Вывод, надо признать, был логичный. Аня прищурилась:
— Бэй Джень, твой первый приоритет, да? «Панацея»?
— Хотел бы я подтвердить или опровергнуть твое предположение, но этого я не знаю. Вероятно, все-таки да. Едва ли я узнал бы что-то ценное, пока прикрывал налетчиков в ювелирных магазинах.
— И ты тоже вспомнил путь?
— Нет, это невозможно. Но я проанализировал ситуацию. В каких случаях ты стала бы стирать мою память?
Вопрос был хороший. Увы, честный ответ «ни в каких» тут же сделал бы задачу не имеющей решения. Аня напрягла извилины:
— Ну…. если бы ты знал что-то такое, что бы угрожало твоей безопасности…
— Ответ, как мне кажется, нетипичный, — возразил Гриша. — Скорее если бы я знал что-то такое, что угрожало бы хозяину. Или просто что-то, что никто не должен знать.
— А вот и нет, Гриш, — от Невы тянуло холодом, несмотря на летнюю погоду, и Аня плотнее запахнула кофту. По серой воде скользнул белый катер, какая-то девушка в яркой майке помахала им рукой как знакомым. Хоть у кого-то выдался хороший вечер. — Это глупо, потому что я бы знала, что ты никогда не пойдешь и не настучишь на меня конкурентам или компетентным органам. Не проболтаешься, не переметнешься.
— Именно. И мой предыдущий хозяин, несомненно, это знал: в конце концов, за такие деньги нас продают вместе с абсолютной лояльностью.
И тут Аня почувствовала, что у нее перехватывает дыхание. Конечно. Психомодуль. Абсолютная лояльность — и способность выйти за рамки своего прямого назначения, резко превращавшая этот абсолют в нечто относительное.
— Где-то ты, видимо, прокололся, Гриш.