— Как ты правильно заметил, с головой у меня проблемы. Поэтому либо ты перестаешь дергаться, либо я сейчас всажу ее тебе не в ладонь, а в шею. Андрей, конечно, будет в ярости, но тебе это уже не поможет. Усек?
— Врешь!
Аня вздернула его левую руку еще выше. Пожалуй, еще немного, и дело правда дошло бы до перелома. Тимур, наконец, всхлипнул и прекратил вырываться, видимо, осознав всю сложность своего положения. Правда, долго хлюпать носом не стал, а действительно положил правую ладонь на столешницу. Рука у него была синюшная. И, похоже, он имел скверную привычку грызть ногти. Ну в точности как Аня в детстве.
Растопыренные пальцы подрагивали.
— Да черт с тобой, делай, что собираешься!
Аня резко размахнулась и со всей силы ударила. Золотое перо такого неделикатного обращения, конечно, не выдержало и с противным скрежетом сломалось, натолкнувшись на высокотехнологичный пластик. Тимур дернулся всем телом и вскрикнул, но быстро стиснул зубы. А Аня отпустила его и почти отшвырнула от себя. Подросток неловко завалился на пол, баюкая левую руку. Правая, конечно, была целехонька. О ее возможной незавидной судьбе напоминала только ручка с обломанным пером, валяющаяся на столешнице.
— А это тебе урок на всю жизнь. Чтобы тебе было больно, не обязательно, чтобы ударили именно тебя или именно в этот момент. Понял, паскуда? Или повторить?
Тимур перекатился и сел. Поглядел на Аню исподлобья.
— Когда ты бьешь Гришу, мне больно, даже если Грише не больно. Но ты больше не изощряйся. Я сваливаю. Мог бы просто попросить, мразь ты эдакая.
Аня, в общем, была готова к почти любой реакции на свои слова: к ругани, попытке броситься на нее с кулаками, к гордому молчанию, — но только не к тому, что выкинул Тимур. Он еще несколько секунд мерил ее волчьим взглядом, а потом вдруг разрыдался. Не как ребенок, а как взрослый человек, плакать не привыкший. Он задыхался, с трудом сглатывая слезы, отворачивал лицо, давился всхлипами.
Боевой дух и чувство собственной правоты покинули Аню в десятые доли секунды.
— Тимур… Тимур, — глупо было бы лезть с утешительными объятиями к человеку, которому минуту назад на полном серьезе угрожал расправой, поэтому Аня стояла, не двигаясь с места. И чувствовала себя исключительно погано. А тот продолжал всхлипывать у стены. — Тимур, хватит, это ты начал, я просила просто меня не трогать!
Тимур, наконец, поднял лицо. Отер слезы. Прищурился:
— А потом попросила бы просто в интернат свалить! Чего ты думаешь, ты тут первая такая благодетельница?
— Нет, папа у тебя мужчина видный, определенно, я здесь не первая. И, судя по всему, он тебя до сих пор в интернат не сдал.
Подросток вымученно усмехнулся:
— Можно подумать, ты не в курсе, что он мне не папа.
Аня хлопнула глазами. Интересные были новости.
— Да, я ему не родной! И тебе как собаке пятая нога нужен! Мы, блин, в одни игрушки играем! Ему, в общем, тоже на хрен не сдался… Да чего ты вообще приперлась? И как мне надо было догадаться, что ты можешь свалить по-хорошему? Обычно по-хорошему не сваливают…
Аня почесала затылок. Все лучше и лучше. Хотя той новости, что они с Андреем не кровные родственники, она, пожалуй, удивилась куда меньше, чем могла бы. И еще положение приемного ребенка — всегда более уязвимое — в какой-то мере объясняло поведение Тимура. Если смотреть на это не как на борьбу за отцовское внимание, а как на драку за будущее.
Наверное, Аня на его месте тоже бы в средствах особенно не стеснялась.
— Так. Перестань на меня рычать. Пойди умойся и чаю выпьем. Заодно подпишем пакт…
— О ненападении? — вымученно усмехнулся Тимур.
— Скорее о разделе сфер влияния. Андрея то бишь.
— Шутишь?
— Не шучу. И, кстати, не шучу насчет Гриши. Тронешь его еще хоть пальцем — и все, привет. Справка из психушки у меня уже есть. Психушка, конечно, очень шикарная, но все-таки психушка.
Тимур какое-то время молчал, видимо, взвешивая перспективы, а потом кивнул и поднялся, схватившись за протянутую Анину руку.
— Ладно, идем делить Андрея. Хотя ты мне по-прежнему не нравишься.
— Между прочим, мне известна история твоих поисковых запросов.
— Это должно прибавить мне любви к тебе?
— Любит меня Андрей. Ты можешь ограничиться уважением.
Тимур фыркнул и высоко вздернул нос. Нос был покрасневший, но сам жест выглядел вполне гордо.
— Три чашки наведи. Гриша сядет с нами за стол переговоров. И вот перед ним извиниться придется. В том числе и мне, так что не зли меня и не разводи полемику.