Самое интересное, что сам Сева нисколечко по футболу не фанатеет, а по-прежнему с ума сходит от фантастики. В случае с Мусором, кстати, футбол и фантастика занимали приблизительно одинаковое положение в его собственном рейтинге увлечений. Причем оба увлечения делили самое высокое место.
Иногда я всерьез подозревал, что Мусорщиков мозг не способен воспринимать внешнюю информацию, если она не содержит в себе сведений об очередном матче Лиги чемпионов или о переиздании какой-нибудь вещи Рея Брэдбери или братьев Стругацких. Стоило заговорить с ним о делах, далеких от этих двух факторов, как взор Мусора мутнел, внимание стремительно рассеивалось, он становился нервным, грыз ногти и старался быстро удалиться в неизвестном направлении. Зато если затронуть интересные темы!! Тогда держитесь, господа! Мусор мог часами смаковать лучшие эпизоды футбольного матча, причем неважно, в каком году или даже столетии прошел вышеупомянутый матч, а о книгах фантастики вообще не замолкал ни на минуту.
Нужно представить себе Мусора, чтобы понять, насколько мощная энергия скрывалась в его пухленькой и низенькой материальной оболочке. В темноте, да еще издалека Карл Давидович походил на объевшегося карлика, но стоило ему приблизиться, как он тут же превращался в американского киноактера Денни Де Вито, только имел нос картошкой и некоторую раскосость глаз, придававшую ему неуловимый шарм людей азиатского происхождения. Не сочтите меня нацистом, но Мусорщик был евреем. Причем железобетонным. Его речи зажигали, за ним шли люди, он вынашивал и осуществлял безумные идеи, и это, заметьте, всегда сходило ему с рук.
Однажды Мусор забрел в Интернет и наткнулся на сообщение пришельца. Пришелец заявлял, что зарыл в центре города таинственный инопланетный клад и готов за умеренную плату предоставить любому желающему карту с обозначенным местом. Как вы думаете, кто купился на эту уловку? Мусор. Да еще и меня втянул заодно. Сева, наш общий друг, тоже стремился, зараженный речами Мусора, но его не пустила жена Марья, единственный разумный человек в этом безумном мире. Мы бродили по городу почти два дня, делая редкие перерывы на обед и сон, промокли под дождем и потеряли мой сотовый где-то в трущобах старых кварталов. Распечатка карты в руках Мусорщика к концу приключений представляла собой жалкое зрелище, а крестика на нем, который, собственно, на местоположение зарытого клада и указывал, даже при сильнейшем желании разглядеть было уже невозможно. И тем не менее Мусор не сдавался. Он тащил меня сквозь улицы, мимо мусорных баков и подозрительных кучек грязи («Смотри, вот оно! Бежим, Витек! Нас ждут сокровища!»). В запале он даже попытался организовать раскопки под подъездом одного административного здания культурного уклона, но его культурно же оттуда вытурили, скорее всего по той причине, что к третьему дню поисков мы с Мусором обрели впечатляющее сходство с некоторыми личностями без определенного места жительства. В общем, я сдался еще через день и ушел домой отсыпаться, а Мусор заявился через два дня, заросший до ушей черной щетиной, в порванной куртке, и завалился спать на раскладушке в кухне. Чем закончились поиски клада, Мусор не рассказывает никому, но, делая выводы из лилового фингала под его глазом, угрюмой молчаливости и в хлам угробленной обуви, ничего особо ценного он не обнаружил…
Поглощенный описанием прошедшей игры, Мусор несколько секунд пытался содрать пластмассовую крышку с банки открывалкой, потом плюнул на все и принялся за обертку на горлышке портвейна.
— Рюмок, как обычно, не водится? Удивляюсь тебе, Витек. Три года в этой холобуде живешь, а на рюмок денег нет! Знаешь ведь, что к тебе в любой момент может прийти, не постесняюсь этого слова, друг! Предложить выпить! А в чем, спрашивается? Вот в этом?
Мусор приподнял на уровень глаз граненый стакан и долго всматривался в него, жуя губами.
— Семисотграммовый, — наконец сказал он. — Штопор есть?
Я протянул Мусору штопор, и в это время в дверь едва слышно заскреблись.
Направляясь в коридор, я уже знал, кто это. Только один человек на свете, не удосужившись вспомнить про звонок, станет скрестись, опасаясь, что я либо сплю, либо не желаю, чтобы меня тревожили. Правда, это не мешало ему скрестись столь долго, что мои соседи не выдерживали и смачно изрыгали на него всевозможные проклятия. Особенно если меня действительно не было дома…
На пороге стоял и клацал зубами от холода Сева. Как всегда, он не удосужился надеть что-то, что спасло бы его от холода, и напялил два свитера и летнюю болоньевую куртку, забыв ее застегнуть. В результате грудь его покрылась густыми хлопьями снега. На Севиной же макушке плотно сидел древний как мир трехцветный «петух», с коим Сева не расставался никогда и ни при каких обстоятельствах.