Я помедлил с ответом, потому что случилось это совсем недавно. По дороге в Тунг я ночевал на большом хуторе под названием Карстад. Хозяин был в отлучке, и когда я постучал в дверь, отозвалась его жена. Я объяснил, что иду в Тунг, и попросил пустить меня переночевать в уголке главного дома. Жена хуторянина оказалась старых понятий, по ее мнению, путнику нельзя отказать в приюте, и она поместила меня вместе со слугами, а те наделили миской кислой сыворотки и ломтем хлеба. В сумерки вернулся хозяин, и я оторопел, увидев, что рубашка на нем с левой стороны намокла от свежей крови. Однако жена его не обратила внимания на яркое красное пятно и держалась так, будто все в порядке. Она выставила вечернюю еду, муж сел за стол и стал есть и пить, словно ничего не случилось. Поев, он прошел мимо того места, где я сидел, и я не мог отвести глаз от его окровавленной рубашки. Запекшаяся кровь еще блестела.
— Ты тоже это видишь? — спросил чей-то тонкий надтреснутый голос.
Голос прозвучал так близко, что я вздрогнул от страха. Обернулся и увидел старуху, усевшуюся рядом. Она смотрела на меня слезящимися глазами. Кожа у нее была вся в пятнах. Она была очень стара.
— Я его мать, — сказала старуха, кивнув на хозяина, — но он не станет меня слушать.
— Прости, я здесь чужой, — ответил я. — А чего он не станет слушать?
Я ожидал услышать обычные бессвязные жалобы старухи-матери на взрослого сына и уже выдумывал какой-нибудь повод — к примеру, что мне нужно в отхожее место, — чтобы сбежать от выжившей из ума старой карги, но она сказала:
— Я его предупреждала, что его ранят, и ранят сильно.
Вдруг голова у меня закружилась. Неужели она хочет сказать, что видит, как этот человек истекает кровью? И почему она говорит в будущем времени? Кровь казалась мне совершенно настоящей.
Я взглянул на хозяина. Он по-прежнему был спокоен и тыкал шилом в порванную лошадиную сбрую. Однако рубаха так намокла от крови, что прилипла к телу.
— Почему он не снимет рубашку? Рану надо промыть и остановить кровь… — тихо сказал я.
Она накрыла иссохшей рукой мое запястье и крепко сжала его.
— Я поняла, что ты видишь, — яростно прошипела она. — Вот уже три года вижу это пятно у него на рубахе так же ясно, а он и слышать не хочет. Я велела ему убить эту тварь, а он не убил.
Это была уже какая-то бессмыслица, и вновь мне показалось, что старуха просто спятила.
— Ты что, разве не слышал? — спросила она, все еще сжимая мне руку, словно клещами, и приблизила лицо к моему лицу.
Тут от ее бормотанья мне стало совсем не по себе, я заерзал на скамейке. Хозяин, сидевший у огня, наверное, это заметил и крикнул:
— Мать! Ты опять о Глэзире. Оставь малого в покое, а? Я сказал, что не вижу в этой скотине ничего дурного, а если что, так я с ним управлюсь.
Старуха с отвращением фыркнула, медленно стала на ноги и направилась вон из дома. Я остался один.
— Не обращай на нее внимания, малый, — сказал хуторянин. — А я желаю тебе удачного пути, куда бы ты ни шел.
— Этого человека звали Тородд? — спросил Снорри, который молча слушал мой рассказ.
— Да, вроде бы так, — ответил я.
— У него доброе хозяйство в Карстаде, и в стаде есть молодой бык по кличке Глэзир. Такого нельзя не заметить — он пегий, очень красивый. И норовистый. Кое-кто думает, что в этом животном обитает дух другого Тородда, по имени Тородд Кривоногий. У меня с тем Тороддом было несколько ссор. Самая худшая — из-за порубок в небольшой роще, которой он владеет. Он пришел в такую ярость, что когда вернулся домой, с ним случился удар. На другое утро его нашли мертвым, он так и сидел на стуле. Его похоронили дважды. После того как его призрак начал мучить старый хутор, тело его выкопали, перенесли на вершину горы и похоронили под большой грудой камней. Когда же это не помогло, и его дух продолжал являться, тело снова выкопали. Тут копщики увидели, что он не гниет, только стал черным и смердит, и тогда тело сожгли дотла на погребальном костре. Некоторые говорят, что пепел отнесло ветром на соседний берег и его слизала корова, которая паслась у воды. Потом корова родила двух телят, телку и телка. Этого-то и назвали Глэзиром. У Тородда, которого ты видел, есть мать, она обладает вторым зрением, или так о ней говорят, но с тех пор как этот бык завелся на хуторе, она всех просит убить его, твердя, мол, от него жди беды. Ты видел телка? Теперь это молодой бык, производитель. И масти очень необычной.
— Нет, я ушел с хутора наутро, едва развиднелось, — ответил я. — Мне хотелось пораньше пуститься в путь, и я больше не видел матери Тородда. Наверное, она еще спала, когда я ушел. Там вообще никого не было, кроме нескольких слуг. Я ничего не знаю о Глэзире. Знаю только, что вид у хуторянина был такой, будто у него в боку тяжелая рана.