Ю. Эвола шел дальше и, не пытаясь как-то реабилитировать Ницше, сурово осуждал его за его дионисизм. Он писал, что «эллианская культура имела более древний слой, а именно эгейский и пеласгический, в котором снова возникает общий мотив атлантической культуры Серебряного века, главным образом, в форме культа Деметры, но часто еще с примесью мотивов низшей, связанной с хтонически-демоническими культами. Этому слою противостояли как собственно эллинские культурные формы, созданные племенами завоевателей, ахейцами и дорийцами, и отличающиеся олимпийским идеалом гомеровского цикла и культом гиперборейского Аполлона». Рецидивами влияния древнего слоя Эвола считал разные формы культов Диониса и Афродиты, а также учение Пифагора. Ранее мы уже видели, что Эвола учуял пеласгический дух и у Гесиода.
«В послегомеровской Греции наблюдаются различные признаки возрождения порабощенных коренных слоев, которые восстают против собственно эллинского элемента. Снова появляются хтонические мотивы, которые были свойственны древнейшей культуре… Кризис приходится на VII–VI века до н. э. Тогда в Греции разразилось дионисическое безумие, которое лишь потому обрело такое значение, что ему проложили дорогу женщины». Суть дела не менял, по мнению Эволы, даже переход от диких фракийских форм к эллинизированному, орфическому Дионису, так как он остается, несмотря на это, подземным богом, связанным с хтонической Геей и хтоническим Зевсом.
«Дионисическую эпидемию» Эвола связывает с кризисом власти аристократии в греческих полисах. Он тоже подчеркивает тот, отмеченный Бахофеном факт, что народные тираны, как правило, возводили свое право на власть к женщине и наследовали ее по женской линии. Эвола усматривал в этом взаимосвязь между демократией и гинекократией. По его мнению, неправильно считать, будто греческая демократия была победой греческого народа: на самом деле это была победа Малой Азии или, скорее, Юга над греческими племенами.
Пифагорейство Эвола считал «возвратом пеласгического духа», поскольку основными его чертами были культ Деметры и пантеизм. «В принципе это лунный дух жрецов-халдеев…, которые представляли себе мир как число и гармонию. Темный, пессимистически-фаталистический мотив теллуризма содержится в пифагорейском учении о рождении на Земле как о наказании и в учении о реинкарнациях… Но душа, которая все время снова возрождается, это не более чем душа, подчиненная хтоническому закону. Пифагорейство и орфизм с их учением о реинкарнациях показывают тем самым, какое большое значение они придают теллурическому началу и истине, характерной для матриархата. С учетом всего этого становятся понятными приверженность Пифагора к богиням вроде Деметры (после его смерти его жилище стало храмом Деметры), а также высокое положение женщины в пифагорейских сектах, где они выполняли даже роль жриц».
Итог, который подводит Эвола: в Греции боролись между собой два мира, но ни один из них не одержал убедительной победы. «Дельфийскому Аполлону и олимпийскому Зевсу так и не удалось образовать универсальное целое и действительно победить демона». «Рядом с мужественным идеалом культуры как духовной формы, героическим кругом тем и осмысливанием уранического начала в олимпийской религии цепко удерживались культ Афродиты и чувственности, Диониса и сверхэстетизации и утверждалось мистически-мечтательное направление орфических реинкарнаций, мотив греха, чисто созерцательный взгляд на природу деметрианско-пифагорейского типа и вирус демократии и антитрадиционализма».
Схематизм никого еще до добра не доводил. И стройная схема противостояния Аполлон-Дионис тоже разлетается вдребезги, если поближе присмотреться к самому Аполлону. Как отмечает С. А. Токарев, большинство исследователей признает его божеством пришлым, малоазиатским по происхождению. А. Ф. Лосев ссылается, в частности, на Вилламовица, который еще в 1903 году высказал мысль о малоазиатском происхождении Аполлона. Вилламовиц базировался при этом на антагонизме между Аполлоном и греками у Гомера, что, действительно, бросается в глаза. Аполлон у Гомера изображается всегдашним противником ахейцев.
То, что Лосев пишет дальше об Аполлоне, наверное, повергло бы Эволу в шок: «Архаический и хтонический Аполлон, несомненно, реализовал ту же идею вечного возвращения жизни и смерти, которая еще более хтонически была выражена в …Гиацинте», а от Гиацинта «тянется некоторая нить к Дионису». И это Аполлон, «основное божество патриархата». Эвола окружил образы олимпийских богов небесным сиянием, а Аполлон, мало того, что он такой же педик со своим Гиацинтом, как Зевс со своим Ганимедом, они оба, гады, к тому же еще и «хтонические» по происхождению!
Женоненавистник Эвола, разумеется, не любил амазонок, а ведь это были не какие-нибудь там презренные южанки, а арийские женщины. Крупнейший советский специалист по сарматам К. Ф. Смирнов писал: «По ряду могил Илека особенно заметно почетное положение богатых женщин-наездниц и жриц. После наших исследований на Илеке бессмысленно отрицать гинекократические черты савроматов». В другой своей работе он проводил такое разделение: «В жизни скифов матриархальные отношения не оставили следов», зато «у савроматов, исседонов и массагетов они были ярко выражены».
Другой наш специалист по этим народам Б. Н. Граков указывал на пережитки матриархата у некоторых киммерийских племен, предшественников скифов в Причерноморье, а именно тех, которые потом смешались с сарматами, и упоминал в этой связи предание о нашествии киммерийских амазонок из Северного Причерноморья на Аттику в 1251 году до н. э.
Эвола поносит амазонок за то, что они «незаконно присвоили двойную секиру гипербореев, и поддерживали Трою, город Венеры (сиречь Афродиты) против ахейцев». Понятно, почему на стороне Трои выступала Афродита, ведь троянский царевич Парис присудил ей первое место на конкурсе красоты. Непонятно только, каким образом Аполлон и Афродита оказались по одну сторону баррикад, в то время как Эвола строго-настрого приказал им быть по разные стороны.
Эвола также несправедливо обвиняет амазонок в незаконном присвоении чужого имущества. Двойная секира была на Крите атрибутом Богини-Матери и никогда не изображалась в руках мужского божества. Богиню часто сопровождали голуби, которые изображались сидящими на двойных секирах.
С греческим названием двойной секиры «лабрис» связывают слово «лабиринт», а знаменитый критский лабиринт — место действия мифа о Тесее и Ариадне. Как известно, Тесею удалось победить ужасного Минотавра благодаря помощи Ариадны, влюбившейся в него, потому что Тесей перед отъездом на Крит принес жертву Афродите. Вошедшая в пословицу «нить Ариадны» помогла Тесею найти выход из Лабиринта, а юноши и девушки, обреченные в жертву чудовищу и спасенные Тесеем, устроили на радостях веселый хоровод.
Как выглядели эти хороводы, можно узнать из описания изображений на щите, выкованном Гефестом для Ахилла («Илиада», песнь 18):
Умерший в январе 2000 года шведский исследователь Фритьоф Халльман обратил внимание на сходство описанного Гомером хоровода с танцами, которые до сих пор исполняет на праздниках весны молодежь в Швеции и Финляндии и которые называются «девичьими танцами». Атрибутом этих танцев является связывающая танцоров лента, которая постоянно должна быть натянутой, для чего она то наматывается вокруг тела или вокруг руки, то разматывается.