Совершенно ясно, что речь идет о весеннем празднике в честь богини любви — как отмечает тот же Халльман, Ариадна часто отождествлялась с самой Афродитой — а страшный Лабиринт был всего-навсего танцплощадкой для исполнения ритуальных хороводов. Такие же лабиринты для танцев диаметром от 15 до 25 метров строили и в Северной Европе, где они назывались «троянскими замками». Троя же, как мы помним, была городом Афродиты, и само имя этого города Ф. Халльман возводит к немецкому корню «dreh-» и валлийскому «troi», обозначающему «верчение», т. е. Троя, как и Лабиринт, это тоже танцплощадка.
Уцепившись за Трою Ф. Халльман вспоминает и «троянские игры», описанные Вергилием в книге пятой «Энеиды»:
Троянские игры понадобились Ф. Халльману для толкования изображений на этрусском кувшине из Тральятеллы, на котором их не меньше, чем на знаменитом щите Ахилла: тут и всадник с копьем, и совокупляющаяся пара, — может быть, это Тесей и Ариадна. Эротические мотивы вообще играли видную роль в этрусском искусстве. Но сам же Халльман отмечает, что в лабиринтах северной Европы отсутствует военный элемент троянских игр: они строились для праздников весны и любви и, возможно, никакого отношения к Трое и не имели, и название их нужно переводить буквально: не «троянские замки», а «замки для хороводов».
Надо сказать, что Ф. Халльман много путает в своих исследованиях так, словно он сам заблудился в лабиринте. Он писал свою книгу, заранее поставив перед собой цель (что всегда плохо): доказать, будто исходной точкой распространения лабиринтов был не юг, а север Европы. Как и все, пользуясь шутливым французским выражением «нордизаны», он был буквально помешан на идеях Юргена Шпанута. Этот немецкий пастор прославился тем, что локализовал Атлантиду в Северном море. Гибель ее в XIII веке до н. э. вызвала великое переселение народов в Центральной Европе и нашествие на Восточное Средиземноморье т. н. «народов моря», о победе над которыми сообщает в своих надписях египетский фараон Мернепта (1251 — 1231 г. до н. э.), а при Рамзесе III (1204–1173 г. до н. э.) египтяне перешли в наступление и разбили народы моря на их островах.
Однако греческие племена ахейцев завладели нынешней Элладой задолго до того катаклизма, который живописал Шпанут; с этой катастрофой, если она на самом деле была, можно связывать лишь вторую волну переселения греческих племен, а именно дорийцев, которых Гомер уже упоминает, наряду с ахейцами, в числе жителей Крита. А сходные черты уклада жизни дорийцев и германцев были отмечены еще Энгельсом.
Ф. Халльману не приходила в голову мысль, что прародиной лабиринтов мог быть не юг, и не север, — это могла быть общая прародина пеласгов, греков и германцев на востоке Европы.
Но еще хуже, что Халльман не только нордизан, но и «мужизан». Он берет за основу не изначальный миф о Тесее и Ариадне, а его более позднюю патриархальную переделку, согласно которой не Ариадна спасла Тесея, а наоборот, Тесей спас Ариадну. Вокруг этого накручивается целая теория «солнечного мифа»: Ариадна это воплощение Солнца, нить Ариадны — символ спирального движения Солнца, Минотавр — олицетворение Зимы, а Лабиринт — зимний плен Солнца, из которого его, точнее ее, освобождает герой в противоположность вавилонскому мифу, в котором богиня любви Иштар освобождает из пещеры солнечного бога Таммуза. Такое же символическое толкование дается и Троянской войне: многолетняя война просто из-за женщины выглядит абсурдом, зато освобождение «солнечной девы» из Трои, она же Лабиринт, — дело вполне «богоугодное».
Эвола, конечно, не похвалил бы Халльмана за «солнечную деву», потому что он, как мы знаем, считал Солнце исключительно мужским символом. Но особенно недоволен был бы М. Серрано: он-то учил, что герои не должны изменять своим валькириям, за это их ждет суровая кара, а Халльман, наоборот, призывает разбрасываться «валькириями» направо и налево: победитель дракона Тьмы не оставляет себе освобожденную им солнечную деву, а всегда должен передать ее наследнику: Ясон — Эгею, Зигфрид — королю Гунтеру, Тесей — Дионису.
Ну все на свете переврал ученый швед! Он заставил перемениться ролями не только Ариадну с Тесеем, но и Медею с Ясоном. В мифе об аргонавтах, как и в мифе о Тесее, после жертвы, принесенной Афродите, Медея влюбляется в Ясона и помогает ему одолеть огнедышащих быков (колхидский вариант Минотавра). И никому Ясон Медею не уступал: убив его детей в отместку за измену, она бежала из Коринфа в Афины, где стала женой Эгея, отца Тесея.
Тесей, действительно, во время остановки на Наксосе, уступил Ариадну Дионису. Но и Тесея тоже постигла кара: покончил с собой его отец, а самого Тесея, коварно, как Хаген Зигфрида, убил царь Скироса Ликомед.
Что же на самом деле кроется за мифическим образом Минотавра? Как говорится в примечаниях к «Мифологической библиотеке» Аполлодора, мифологическая традиция о Минотавре хранит в себе следы древних критских верований, на которые оказали влияние и религии Древнего Востока, прежде всего Египта и Финикии. Крит был главным культовым местом Зевса. Эпитет Зевса на Крите был Астерий (звездный). По-видимому, позднее Зевс Астерий раздвоился, и Астерий стал земным отцом Миноса, который женился на Европе (финикийской, отметим про себя, царевне), похищенной до этого Зевсом, принявшим образ быка. Немецкий исследователь Бете пришел к выводу, что бык и Минос были идентичны в критских верованиях: «Минос является богом в облике быка. Имя является не чем иным, как варварским именем божества некого негреческого народа».
Фрески Кносского дворца изображают игры с быками, явно имевшие культовый характер. В критских культовых местах изображались бычьи рога. Черепа быков с огромными рогами найдены перед жертвенниками Кносского дворца.
Любовь жены Миноса Пасифаи к Критскому быку, плодом которой был Минотавр, является фантастическим отражением древнего критского религиозного обряда, совершавшегося женой царя-жреца. И в Афинах, сохранивших древние связи с критскими жрецами, жена архонта-царя вступала в ритуальный брак с Дионисом в храме последнего Буколионе. Сам Дионис иногда представлялся греками в образе быка. Ритуал этот мог быть заимствован с Крита.
Но ближе всего культ быка к финикийским верованиям. Дж. Фрэзер пишет: «Сходство критских преданий с карфагенскими ритуалами наводит на мысль, что культ Миноса или Минотавра испытывал сильное влияние со стороны семитского культа Ваала. Предание об агригентском тиране Фаларисе и его медном быке является, возможно, отзвуком аналогичных обрядов на острове Сицилии, где влияние карфагенян пустило глубокие корни».
Правление царей на Крите ограничивалось 8 годами, после чего царь «беседует с Зевсом». «Возможно, что, для того, чтобы обновить силу царя и персонифицированного им солнца, жертву заживо поджаривали в бронзовой статуе быка или человека с бычьей головой».
Арийцы или семиты?
Одного чудовищного быка (на Крите) убили, двух других (в Колхиде) заставили пахать. Это были две победы, одержанные индоевропейской цивилизацией Богини-Матери под водительством, говоря словами М. Серрано «гиперборейских жриц-колдуний», Ариадны и Медеи, над патриархальной семитской цивилизацией. Финикийцы были именно семитами, хотя Шпанут и Халльман отождествляли их с филистимлянами, т. е. с народами моря, которым они приписывали «нордическое» происхождение, а кровожадного Ваала — с Бальдуром! Приписывать нордическим народам человеческие жертвоприношения в особенно извращенной и жестокой форме, значит, по-моему, клеветать на нордические народы.