Пытаясь ответить на первый вопрос, мне кажется, я указал и ответ на второй — почему греки и итальянцы, когда их полисы померкли, а их независимость оказалась под угрозой из-за роста больших государств вокруг них, так и не смогли объединить эти города-государства под единой политической структурой на порядок выше. Ответ, похоже, в том, что они не смогли высвободиться из-под власти собственных великих традиций. В эпоху расцвета Древней Греции — эпоху создания великой цивилизации, которая впоследствии покорила весь мир, — независимые Афины, независимый Коринф, независимая Спарта были выдающимися деталями политического ландшафта. Отбросьте мысленно независимость этих великих полисов в великую эпоху, и все, что было великого в то время и в той цивилизации, может померкнуть. Независимость полисов имела те же корни, что и сама цивилизация, а это означает, что она неискоренима, покуда существует данная цивилизация. Без независимых Афин и независимой Спарты не могло быть мира Греции. С другой стороны, новые греческие полисы, основанные Александром и его последователями на азиатской земле, не имели той драгоценной традиции независимости, которая препятствовала бы им объединяться с другими полисами того же типа или образовывать федеративную организацию большего масштаба. Во времена, когда спасение зависит от нововведений, парвеню найдет свое спасение скорее, нежели аристократ.
В заключение я попытаюсь проследить, как эти прецеденты могут повлиять на перспективы Европы в новую эпоху двух мировых войн — эпоху, наиболее поразительной характеристикой которой стало сужение Европы. Сегодняшние европейцы, так же как итальянцы XVII века и греки III века до н. э., прекрасно осознают угрожающую им опасность. Они понимают, насколько она серьезна, понимают — во всяком случае, в общих чертах, — что им следует предпринять, чтобы отвести от себя эту опасность. Еще с 1914 года европейцы много думали над идеей европейского союза, хотя, возможно, громче звучали голоса публицистов, но люди действия — в промышленности, финансах и даже дипломатии — много работали над этим.
За отправную точку мы можем взять блестящую книгу д-ра Фридриха Ноймана «Центральная Европа» («Mitteleurора»), опубликованную в 1915 году. Вполне естественно, что идея европейского политического союза, более крупного, нежели национальное государство, зародилась в центре Европы в период, когда напряжение было особенно сильным, а именно во время войны; и без того нелегкое существование резко затруднилось для центральных держав из-за необходимости борьбы на два фронта и морской блокады. Столь же естественно и то, что германский писатель, помнивший об истории таможенного союза, начал с идеи наднационального таможенного союза и уже отсюда перешел к планам кооперации в других областях общественной жизни. Между двумя войнами концепция Ноймана о Центральной Европе была подхвачена другими публицистами континента и развита в идею Пан-Европы — общего европейского союза, который, как и ноймановская «Центральная Европа», должен был базироваться на таможенном союзе. Этот проект Пан-Европы прошел первую проверку в период между войнами в Австрии — в стране, для которой разделение Европы на ряд независимых фрагментов, изолированных друг от друга политически и экономически, было почти невыносимым в тех границах, которые были определены для Австрии по мирному договору 1919–1920 годов. После Второй мировой войны это движение за объединение Европы возродилось вновь и получило сейчас мощную поддержку из Америки в виде плана Маршалла.