Выбрать главу

  Гусев отправился на кухню, в надежде встретить там кого-нибудь, кто одолжил бы ему ложку кофе, но кухня оказалась пуста. Шарить по чужим шкафчикам Гусев не решился.

  Вместо этого он вышел на улицу, чтобы поискать ближайшее кафе.

  Ближайшее кафе обнаружилось в соседнем здании, буквально в двух шагах от общаги. И там, о счастье, даже была оборудована зона для курящих. Гусев заказал чашку кофе, закурил сигарету и достал из кармана свой новый телефон. Надо же когда-то начинать осваивать эти чертовы новые технологии.

  Меню телефона состояло из доброй сотни разных непонятных значков, и Гусев уже готов был впасть в уныние, когда увидел заветное слово 'интернет'.

  Он ткнул пальцем по значку, и...

  'В данный момент услуга недоступна. Для соединения с сетью предъявите свой общегражданский паспорт'.

  Гусев повертел аппарат в руках и обнаружил с левой стороны отверстие, по размерам совпадающее с электронным документом, который выдал ему Кац. Рядом находилась пиктограмма, показывающая, какой именно стороной означенный документ следовало предъявить.

  -        Надо же, интернет по паспортам, - восхитился Гусев. - Сбылась мечта идиотов.

  Он глотнул кофе и стряхнул пепел.

  В его время то и дело поднимались разговоры о том, что в интернете слишком много всякого разного и там стоит навести порядок, но дальше разговоров это никогда не заходило. Потому что даже самые оголтелые сторонники урегулирования, а их тогда было отнюдь не большинство, понятия не имели, как этот самый порядок можно навести. Не было в те времена технических возможностей.

  Теперь, видимо, они появились.

  Гусев достал из кармана паспорт, сунул его в телефон и стал ждать. Надпись на экране сменилась и известила Гусева об устанавливающемся соединении и регистрации в сети. По словам телефона, это могло занять несколько минут.

  Гусев докурил сигарету и заказал еще кофе. Телефон подмигнул ему экраном.

  'Привет, Антон'.

  Здороваться с телефоном было глупо, и Гусев просто ткнул пальцем в слово 'привет'.

  'Вам была заведена личная страница в социальной сети 'Моя страна'. Для редактирования своих данных просто кликните на это сообщение'.

  Гусев почувствовал, что он свой новый телефон уже не любит, но на сообщение кликнул.

  С экрана телефона на Гусева уставилась его собственная фотография, отсканированная с паспорта. Гусев бегло просмотрел страничку. Фамилия, имя, отчество, дата и место рождения, места учебы и информация об армейской службе редактированию не поддавались. Подправить можно было только всякие мелочи, вроде политических взглядов (по умолчанию стояли 'индифферентные') и исповедуемой религии. Сначала Гусев поискал ссылку на удаление аккаунта, но таковой не обнаружилось. Тогда он поменял 'православие' на 'светский гуманизм', а политические взгляды трогать не стал, так как в нынешней политике совсем не разбирался.

  Информационный блок в правой верхней части экрана сообщил Гусеву, что на данный момент в социальной сети 'Моя страна' зарегистрировано двести с лишним миллионов пользователей.

  Телефон пискнул, извещая Гусева о новом полученном сообщении. Гусев открыл вкладку и обнаружил, что у него появилось три новых друга. Никого из этих людей Гусев не знал, да и не мог знать. У него вообще не было друзей, ни в старой жизни, ни, тем более, в новой.

  Пока он раздумывал, что делать с тремя новоприобретенными знакомыми, жаждущими его дружбы, телефон пискнул еще раз и их количество увеличилось до семи. К тому моменту, как Гусев допил вторую чашку кофе и разобрался, как отключить звук, их было уже двадцать шесть.

  Съемочная группа, состоящая из двух человек, появилась ровно в полдень, как и было обещано. Гусев отметил, что и девушка Ирина, с которой он разговаривал по телефону, и оператор Паша носили оружие. У Ирины был небольшой дамский пистолетик в кобуре под цвет юбки, а Паша носил на поясе здоровенный револьвер, который делал его похожим на ганфайтера из фильмов о Диком Западе.

  -        Так, а почему вы лысый? - поинтересовалась Ирина. - Вы же не были лысым. Он же не был лысым, да, Паша?

  -        Я побрился, - объяснил Гусев.

  -        Зачем?

  -        Чтобы голова дышала.

  -        Нет, - сказала Ирина. - Мне это решительно не нравится. Целевая аудитория может подумать, что во время криохранения вы потеряли все свои волосы. Это потенциально негативный момент, а потенциально негативных моментов следует избегать. Паша, дай ему свой бейсболку.

  Гусев напялил бейсболку.

  -        Нет, - сказала Ирина. - Так тоже плохо. Получается, что мы что-то от зрителя скрываем, и зритель может это увидеть. Снимите бейсболку.

  Гусев снял бейсболку и вернул ее Паше.

  -        И что же мне теперь с вами делать? - поинтересовалась Ирина.

  Гусев пожал плечами.

  -        Ладно, снимем так. А волосы мы вам потом подрисуем. Ведь подрисуем же, Паша?

  Паша кивнул.

  -        И пусть они будут мягкими и шелковистыми, - попросил Гусев.

  Ирина шутки не оценила.

  -        Вот текст, - сказала она, передавая Гусеву машинописную страницу. - Хорошо бы, если бы отвечали так, как тут написано, и не несли отсебятины.

  Пока Паша устанавливал камеру, Гусев ознакомился со сценарием. Ничего особо выдающегося, обычный рекламный текст. В начале карьеры ему приходилось выдумывать такую ерунду километрами, и он научился писать ее левой ногой, даже не подключая к этому занятию мозг.

  -        Мы готовы начинать? - спросила Ирина.

  -        Сперва я хотел бы удостовериться, что вы мне заплатили.

  -        Хорошо, - вздохнула Ирина.

  Она взяла Гусевский телефон и быстро научила его, как связать аппарат с банковской картой. Пройдя авторизацию, Гусев вывалился в свой личный кабинет и убедился, что этим утром его счет увеличился на три с половиной тысячи рублей. Гусев удовлетворенно хмыкнул и нацепил на лицо самую жизнерадостную гримасу, на которую только был способен.

  Съемки закончились к половине четвертого. Было записано три варианта ролика - с Гусевым, сидящим на фоне окна, с Гусевым, сидящим на фоне включенного без звука телевизора, и с Гусевым, гуляющим по улице. Гусев улыбался, нес стандартную чушь про хорошее обслуживание, доброжелательный персонал клиники 'Вторая жизнь' и его отношение к пациентам, про то, в какой восторг его приводит словно чудом преобразившаяся страна и выражал надежду, что теперь, в новой жизни, все у него должно получиться не хуже, чем в старой.

  Гусев давно усвоил, что жизнь в цивилизованном обществе покоится на устойчивой системе из лицемерия и вранья. Ты интересуешься, как идут дела, у человека, чья жизнь тебе абсолютно неинтересна. Ты заверяешь в бесконечном уважении человека, которого с удовольствием придушил бы и закопал на заднем дворе, если бы тебе не мешал страх уголовной ответственности. Ты превозносишь мудрость начальника на совещании, а в курилке обсуждаешь с коллегами, какой же он надутый индюк. Ты говоришь своей девушке, что ей идет ее новое платье, даже если ты абсолютно не разбираешься ни в платьях, ни в девушках.

  Все врут, и ты врешь всем, и в конце концов ложь становится доведенным до автоматизма рефлексом.

  Политики врут, и ты знаешь, что они врут, и они знают, что ты знаешь, что они врут, но ты все равно голосуешь за кого-то из них, потому что других политиков для тебя нет. Реклама врет тебе, что вот именно этот товар сделает тебя счастливым, и ты знаешь, что она врет, и что счастье, заключающееся в обладании какой-то вещью, просто не может быть настоящим, но ты все равно идешь в магазин и платишь за покупку, потому что других товаров для тебя тоже нет.

  Гусев принял эти правила игры, поэтому в зачитывании текста, половина которого состояла из преувеличений, а половина - из откровенного вранья, не видел ничего постыдного. В конце концов, именно за это ему и заплатили.

  Вечером Гусев отправился в бар.

  Он чувствовал, что и в этой своей новой жизни делает что-то не так, но остановиться не мог. Старые привычки оказались слишком сильны, а здоровый образ жизни, на котором настаивали врачи, привлекал Гусева все меньше и меньше.

  В глубине души Гусеву было стыдно, и он пообещал себе, что на днях запишется в какой-нибудь фитнес-клуб и постарается уменьшить потреблений сигарет и спиртных напитков, но этим вечером желание выпить чего-то покрепче, чем вчерашнее пиво, стало нестерпимым. Как и положено всякому взрослому и относительно разумному человеку, Гусев с легкостью нашел себе оправдание, списав непреодолимую тягу к алкоголю на культурный шок от знакомства с новым для него миром.