Больше всего Луи боится этого запаха. Мужской, какой-то хищный он проникает в лёгкие, занимает весь объём и, будто яд, разъедает. Жадными глотками Луи ловит воздух, но внутри лишь эта отрава.
Глаза закатываются, всё тело содрогается под напором другого тела, более сильного, уверенного в действиях. Парня прижимают к полу, и дощатое покрытие впивается в лопатки, причиняя больше боли. Так похожие на его, но всё-таки чужие пальцы сжимают горло, ногтями царапая кожу.
Секунды утекают, растворяясь в душном воздухе, и теперь в лёгких нет не только необходимого кислорода, но и запаха мучителя. Луи задыхается, и сопротивление ослабевает. Конечности немеют, отказываясь слушаться хозяина.
Мучитель чувствует, как силы уходят из юного тела, чувствует слабость и страх. Наклоняется ниже, вдыхая этот запах, и Луи скулит от ужаса, поджимая пальцы на ногах. В ответ лишь злой смешок. И никакой пощады.
Мужчина убирает руки с шеи Луи, выпрямляется. Ужас бьётся в груди, ломая рёбра, когда он стаскивает с торса белую майку, демонстрируя россыпь тату. Горячая желчь поднимается по горлу, скручивая тонкие стенки гортани спазмами. Терзатель кривит тонкие губы в злой усмешке, глаза отливают серебром в мечущемся по стенам свете свечей, когда его жестокие пальцы касаются пуговицы на джинсах. Словно подогревая его похоть, она слишком легко выскальзывает из петли. На громкий звук расстёгиваемой молнии Луи зажмуривается, сжимаясь всем телом в тугую пружину.
Резкий громкий звук будит Луи, заставив открыть глаза и уставиться невидящим взглядом в потолок спальни. В зазор между сдвинутых вместе штор пробиваются первые лучи солнца: чуть красноватые, обещающие ветреный осенний день.
Марево сна витает вокруг, не позволяя подняться и начать утро: мышцы ноют фантомной болью, пережитой много лет назад, а горло всё ещё сдавливает спазм, и пальцы… будто всё ещё сжимают его шею. Но Луи знает — они остались в прошлом.
Вдохнуть всё равно не удаётся.
Секунда. Ещё одна. Луи требуется время, чтобы прийти в себя после кошмара, заставить пальцы не дрожать от ужаса. Воспоминания той ночи преследуют его много лет, смешивая реальность и выдумку в подсознании, рождая во сне дикие картины боли, пропитывающие каждую клетку тела криком.
Если бы только у Луи была возможность, он бы зарылся с головой в одеяло, с удовольствием погрузился в пучину саморазоблачения и наслаждался жалостью к самому себе. Но такой роскоши у него нет.
Рывком, отбросив одеяло в сторону, Луи поднимается на ноги, с безразличием смотрит, как оно скользит по кровати и падает на пол. Он не наклоняется поднять, потому что Гарри нравится заботиться о таких мелочах: собирать разбросанные по дому вещи, находить потерянные предметы, застилать кровать. Эти незаметные для многих пустяки заставляют его чувствовать себя нужным.
Шум повторяется, и, сжав кулаки, Луи выходит за дверь. Внутри он чувствует себя разбитым на осколки, но не может позволить себе слабости. И, зайдя на кухню, убеждается в этом лишний раз.
Гарри выглядит плохо, с залёгшими под глазами глубокими тенями и потухшим мутным взглядом.
— Я разбудил тебя? — едва шевеля губами, спрашивает он. — Прости. Дурацкое утро, всё валится из рук.
Бормоча извинения, он пытается совладать с их блестящим металлическим чайником, но крышка не поддаётся, а вода льётся из крана сильным напором, подгоняя. Гарри прикладывает усилие, вырывая крышку, но сам чайник с громким металлическим скрежетом падает в раковину.
Физически больно наблюдать за таким Стайлсом, но у них обоих бывают эти дни. Луи привык.
Он выключает воду, забирает из дрожащих пальцев крышку, откладывая её в сторону.
— Иди сюда, малыш, — тянет он Гарри в объятия. Цепкие пальцы тут же впиваются в старую ткань домашней футболки. Лохматая нерасчёсанная голова находит своё место на его груди. — Ты спал ночью?
Лёгкое движение подбородка вместо ответа. Но Луи мог бы и не спрашивать, он научился видеть приближение этих периодов.
— Кошмары вернулись? — мягко спрашивает он. Гарри кивает, сильнее вжимается в его тело. Остаётся лишь вдохнуть побольше кислорода и быть стойким.
Он нужен своему мальчику. На слабость нет права.
ﻩﻩﻩ
Тёмные окна дома, будто провалы глаз мертвеца, смотрят на Луи, гипнотизируют. Он давно перестал бояться тьмы, осознав, что чудовище в ту страшную ночь явилось не из неё. Оно пришло из его собственного сердца. Пришло и сломало.
Повернув ключ в замке зажигания, Луи глушит мотор, расстёгивает кобуру: возможность сразу выхватить пистолет спасала ему жизнь не единожды. Рация хрипит помехами, но Луи передаёт диспетчеру данные, сообщает номер значка и адрес.
Когда он покидает салон служебной машины, бесшумно закрывая дверь, в проёме окна проскальзывает тень. В доме кто-то есть, и это не становится открытием. Луи чувствует его инстинктами.
Осторожно ступая, он пересекает лужайку дома, вдоль стены обходит строение до задней двери. Она заперта, но кухонное окно находится на приемлемой высоте. Луи отодвигает выкрашенную в свежую белую краску ставню вверх и хватается пальцами за подоконник. Подтянувшись, он ныряет внутрь, мягко приземляясь на деревянный пол в помещении.
Тьма укрывает его плащом, служит для достижения цели, а не препятствует. Дом молчит, едва заметно дышит. Бесшумно Луи поднимается по потрескавшимся ступенькам на второй этаж, где в одной из спален горит тусклый свет ночника.
Глядя, как его тень скользит по стенам, Луи прислушивается к мёртвой тишине, царящей в доме. Мгновения ничего не слышно, но потом напряжённого слуха достигает женский всхлип. Ещё один. И звук удара.
На раздумья нет времени, и тело реагирует само, рука вытаскивает из кобуры пистолет, удар плечом в незакрытую дверь, и Луи внутри. В детской спальне.
Миг, когда взгляд сканирует помещение, а мозг обрабатывает информацию. Девочка лет шести жмётся в угол кровати, закрывая маленькими ладошками рот, а рослый татуированных мужчина прижимает её мать к противоположной стене. У горла нож.
— Полиция. Руки за голову, — спокойно говорит Луи. Дуло его пистолета направлено на преступника. — Она умрёт — ты умрёшь.
Некрасивые губы незнакомца расползаются в стороны, оголяя гнилые зубы. Он хищно смеётся и резким рывком разворачивает взвизгнувшую женщину. Теперь её тело служит ему живым щитом, а нож всё ещё прижимается к нежной коже гортани.
Внимательно разглядывая каплю крови, что течёт по её шее из-под холодного лезвия, Луи думает, прикидывает шансы и просчитывает варианты. В академии учили, что это тупик, и единственный шанс спасти заложницу — это пойти навстречу преступнику, выполнив все требования. Луи всегда был не согласен.
В любой борьбе побеждает сильнейший. А уступки — признак слабости. Он никогда не уступал преступникам.
Ребёнок всхлипывает, и мужчина кидает на него мимолётный взгляд. Этого достаточно. Выстрел Луи точный, пуля пролетает в дюйме от головы, чиркнув по щеке горячим боком. Мужчина дёргается, и его рука с зажатым в ней ножом оказывается на расстоянии ладони от гортани жертвы.
Не раздумывая Луи бросается вперёд, перехватывает запястье с оружием, выкручивая кисть. К счастью, женщина оказывается достаточно умна — падает на пол и отползает, пока Луи с упоением бьёт преступника в лицо лбом. Снова. И снова.
Чужая кровь горячими каплями обжигает лицо. Болезненные хрипы на миг возвращают Луи в прошлое: он видит злую усмешку, слышит собственные беспомощные стоны. Его снова втягивает в пучину своих кошмарных воспоминаний, в которых жестокость перемешалась с удовольствием, ответственность — с болью.
Детский плач пробивается сквозь наваждение, разгоняя его, словно ветер утренний туман. Луи прижимает преступника к стене, передавливая горло предплечьем.