Но Марина тоже выбросила цветы. Гадкое ощущение сохраняется до сих пор.
Поймите правильно, у меня нет никаких обид. Обижаться глупо, тем более на женщину. Ничего мертвого нет. Интересна другая тема: насколько я вменяем. Курго, конечно, невменяма, но говоря с ней на протяжении эдак семи лет, начинаешь задаваться вопросом, так ли это. Насколько это соответствует истине («Это вопрос? Или осуждение?» — Курго.) Невменямая женщина, как ответило армянское радио слушателю, это такая женщина, которая на все вопросы отвечает одинаково: «Только не в меня!» Может быть, Курго и умнее всех нас, вместе взятых. «Курго — это ты», любит повторять последнее время Курго. Как-то ей даже удалось этот тезис доказать, правда, при этом я был изрядно пьян.
А вот еще случай: с одной из своих дам, после довольно долгого перерыва, я встретился. Была зима. Конечно, не такая, как раньше. На самом деле, будь мороз сильней, мы сидели б дома. Но нас приперло гулять. Мороз был какой-то ласковый, и я повел ее в любимый микрорайон — на северо-западную часть улицы Гарькаваго. Выпив пива, мне захотелось, конечно, опорожниться. И место было, что приятно. Бывший детский садик, в свое время мы их жгли. Моей подруге захотелось того же. Когда она возвращалась, я сочинял стихи. Получалось плохо. Тогда я решил вспомнить классиков. И на ум пришел Лавкрафт.
Это выглядело совершенно шизофренически: баба, подбирающуя юбки, и некий мэн в застегнутом «скафандре», пытающийся вспомнить «Кошмарную ночь поэта». Воспоминания были бесполезны; как я узнал позднее, КНП вобще не переводили на русский язык. По крайней мере, не публиковали. У меня есть сильное подозрение, что Мичковский, переведя «Грибы с Юггота», перевел и КНП, только рукопись эта лежит «в столе». Техника — это все! Радио, телефон, интернет, базы данных — все это замечательно, но где Мичковский? Позвонить бы ему, как хочется позвонить. И спросить: да как вы перевели этого сумасшедшего любителя полета, этого прекрасного психа, как вам удалось вообще врубиться в английский язык? Ведь он совершенно алогичен. («Аннушка! Сходи за вином!») Почему мы должны надевать штаны, чем мы хуже древних греков? И где моя зажигалка? Ну вот и гвоздец. Упала лампа, которую я холил и лелеял двадцать лет. Ну наконец-то. Я это слышал, находясь в ванне. Скорченная поза способствовала обострению слуха.
Конечно, я прочитал 35-й сонет, «Звезду». Аннушку расколбасило, и на несколько часов я поверил в то, что женщины любят поэзию. По крайней мере, пытаются ее понять. Нет, как ни крути, а хуже всего тогда, когда ты женщине читаешь. Даже не важно, что́. Все равно рано или поздно будешь выглядеть дураком. На какой-то момент ты поверишь в то, что тебя слушают — ведь ты говоришь не о том, чтО нужно купить — рыбы или мяса, вина или водки. В худшем случае тебе это припомнят. В лучшем — нет. Или наоборот.
Тапки плавали не как рыбы, а скорее, как корабли. Что-то не так. Выпрыгнув из ванны, я нашел в себе силы взять совок и вычерпывать эту мочу. Курго слабо стонала. Кайф! Кайф от того, что у меня есть кто-то дома. Чем отличается Содерберг от Тарковского? «Я хотел, чтобы у меня дома был живой человек!» Живой!
Телефон включен. ЦАП. Знаешь ли ты, что такое ЦАП? Цифрово-аналоговый преобразаватель. А почему она не ту музыку слушала, не ту, что мне нравилась? Дерьмо. Любовь меня захлестывает, словно говно в прорванной канализации. Никуда не деться от этой гребаной любви. Придется любить Курго.
И на кой черт я стал принимать эту ванну? Нет, лучше просто потрахаться. Поток сознания. Шифт-эф-двенадцать. Ты могла бы сказать «нет», а могла бы сказать «да». Если бы ты что-либо говорила, то это означало бы, что ты есть. Тебя нет, ты фантом. Все вы фантомы.