— Бляха! — несмотря на холод, Сульфата прошиб пот. Он вспомнил, что оставил ключ торчать снаружи! Теперь дожидайся, пока Соков нагуляется и отопрёт… Вспотевшее тело начала колотить дрожь, и Шаньгу осмотрелся в поисках обогревательных приборов. Ничего тут не было, кроме хлама веков. Зато на плечиках висела огромная, до пят шуба весьма косматого вида, вся обшитая какими-то медными побрякушками, костяными бусинами и амулетами. Мех на ощупь походил на медвежий — но в свете фонарика казался седым. Впрочем, выбирать не приходилось — массивное тело Сульфата с комфортом уместилось в шаманской шубе, и он принялся в ожидании расхаживать по запертому хранилищу, изредка с разной частотой ударяя в бубен — словно нащупывал внутри себя резонанс с правильным ритмом…
— А я заявляю, что Гришка Распутин — вор и сволота, кагальный выкормыш! И никакой святости в нём нет — ещё профессор Шарко в Париже всё это научно доказал. Сплошное шаманство и вред — предлагаю ЦК поставить мерзавца в убойный список!
— Савинков, как всегда, горячится, — распустил по жирному лицу фирменную улыбочку Азеф. — Григорий Ефимович ведёт скрытую и неустанную работу во благо общего дела. Я на это так скажу: Борис, ты не прав! Неужели ты сам поверил нашим же газетным майсам про таз мадеры и Сандуновскую баню с фрейлинами? Человек, похожий на Распутина… Да если бы и так — кто из нас без греха? Всё, тема закрыта.
Стиснув зубы, Борис нащупал в кармане пальто рукоять новенького браунинга. Нет, нужно плавно дышать животом, отсчитывая до ста. Никого не жалко. Никого…
Вскоре извозчик доставил его к вокзалу. Он сверил часы — времени оставалось впритык, чтобы купить билет. В 20.00 должен быть ликвидирован извращенец и кокаинист, полячок Феликс, обосновавшийся в Горках, на даче Бадмаева с богатым любовником — Семёном Будённым, бывшим танцовщиком Императорских театров.
До японской войны Семён блистал в «Половецких плясках» Бородина — в роли Кончака. Теперь он в полном шоколаде — усы отпустил не хуже, чем у Азефа. Нажился на поставках гнилой муки в войска. Его тоже — до кучи. Но номером первым, конечно, Феликс, он же Юзеф — провокатор по кличке «Переплётчик». В восемнадцать лет застрелил из ревности родную сестру, с которой сожительствовал. После уже вошёл во вкус содомии — таким, как Дзержинский всё едино: девочка, мальчик — какая в ж… у разница!
Дача с пригорка смотрелась в лунном свете игрушечной китайской пагодой. «Чтобы я так жил!» — не к месту вспомнилась Борису Викторовичу фразочка товарища по партии по кличке «Толстый». И с тобой мы ужо посчитаемся, Евно Фишелевич. Всем следует знать, что война тотальна. Мой револьвер быстр! Надо будет записать фразу — стриженым курсисткам понравится. Савинков глянул на часы — без четверти восемь. Ну, что ж — пора. Серой тенью скользнув сквозь вишнёвый сад, Борис заглянул в освещённое окно. На месте! Он прокрался через тёмную переднюю и сквозь бамбуковые жалюзи оглядел пышный интерьер в стиле модерн. Голубки уже приступили к любовным играм.
Семён, в кавалерийских сапогах, портупее и немецкой рейтарской каске — всё на голое тело — охаживал плетью по тощим ягодицам сладострастно мычащего Феликса. Над камином в глаза Савинкову бросился большой, испещрённый восточной вязью шаманский бубен, на фоне которого происходил противоестественный ритуал. Он беззвучно снял браунинг с предохранителя и, вскинув руку, шагнул в комнату. Первым надо валить Будённого — иначе пришлось бы стрелять Феликсу в торчащий кверху зад… Мерзость какая!.. На секунду прицел дёрнулся в руке и зарыскал…
Тут Савинкову ударили по голове сзади и спереди одновременно, и в глазах завертелось… бубен на стене издал глухой, вибрирующий звук — огоньки свечей метнулись и погасли. На том месте, где только что весело потрескивал камин, образовался прямоугольник мертвенного, зеленоватого свечения. Будённый встретил взгляд Савинкова и застыл с поднятой плетью. Бубен стал бить часто и громко, и тут в светящемся проёме обрисовалась массивная фигура в шаманской шубе и зелёных перчатках — с точно таким же бубном в руке. Во лбу полыхал третий глаз… Комната наполнилась нездешним ужасом. Борис узнал хозяина — Жамсарана Бадмаева.
«Утром агенты телеграфировали, что колдун прибыл Восточным экспрессом в Читу. Измена!» — не к месту подумал Савинков, выпуская в пришельца механически пулю за пулей. Они с визгом рикошетировали — одна оцарапала щёку, и Савинков, выйдя наконец из ступора, ринулся с крыльца в тёмный, благоухающий вишнёвым цветением сад. Дзержинский, тоже видевший шамана в проёме, закатил глаза и рухнул без чувств к ногам изумлённого Будённого…