Успешно преодолев с помощью Якова Блюмкина Портал в направлении «Рябиновка — Блоксберг», Макс фон Боль приободрился. В реальности еврей оказался не столь страшен — народные предания Рейха явно демонизировали древнего врага. Хам и жулик, разумеется, изрядный — впрочем, как и все русские…
Бубен Боль предусмотрительно запер в автоматической камере хранения на вокзале. На входе в резиденцию доктора Штайнера шарфюрера вежливо разоружил улыбчивый слуга-тибетец в пурпурной рясе. Блюмкин тем временем, отведя хозяина в сторону, в двух словах посвятил его в положение дел. Доктор светски кивнул:
— Проходите, Макс, рад видеть. Чёрная форма вас стройнит — весьма элегантный пошив. А мы тут как раз говорили с моими молодыми друзьями о будущем Европы, так что вы кстати. Знакомьтесь — Адольф Хитлер, Герман Гёринг… Возле столика с напитками — наш американский коллега мистер Пью. Впрочем, это уже не важно, он по обыкновению ушёл в себя… Перед тем, как мы начнём, слово имеет херр…
— Исаев! — подсказал Блюмкин. — Я, господа, как и вы, работаю на вполне конкретные структуры, посему предлагаю забыть на время наши разногласия. Вы печётесь о светлом будущем своего Отечества, большевики — о счастье всех прочих народов Земли… То и другое, некоторым образом, фуфло — ибо будущего нет.
— Так говорил Заратустра — и это же независимо от него начертает своим калом на сливном бачке русский панк Боня, повесившись в вокзальном сортире города Цурюпинска в две тысячи девятом году… А к мёртвым принято относиться с пиететом. Итак, напомню азы.
— Никто не писал на небесах никакой Книги судеб — отвечаю, как махровый еврей. Всё, что мы имеем — это бесконечное пространство вариантов. При том, что будущее каждого формируется из его собственных тайных страхов и вожделений. А поскольку у всех живущих на сегодня они довольно типовые — будем иметь то же самое типовое говно — как в России, так и в Германии, различия ничтожны…
— По-вашему, господин хороший, Фатерлянд уже ничего не стòит? «Родина — это там, где мне хорошо» — так, кажется, говорится у вас — жрецов ссудного процента? — брюзгливо перебил его Адольф.
— Где тебе могло быть хорошо, шлемазл — если бы не метался по пивным, а сидел на жопе ровно и писал свои пейзажи, — парировал Блюмкин, переходя на жаргон. — Пардон… Но если бы вы только знали, херр Штайнер, сколько будут стоить подмалёвки этого оболтуса на Сотбис к примеру в 2012 году… Да чтобы я так жил!
Фон Боль от такой наглости невольно потянулся к пустой кобуре… Хитлер по привычке вскинул кулаки, чтобы разразиться ответной тирадой — но смолчал… Лишь в зрачках будущего владыки полумира мелькнула на миг тень пресловутой Weltschmerz[13]…
— Брейк! Не будем ссориться, господа! — мягко произнёс Штайнер. — Мы собрались здесь, в сущности, не за этим…
— Лишь бы власть не препятствовала, ваше благородие… Вот создам в уезде сеть потребительских обществ, — щедро плеснул в стакан полицмейстеру купец Рябинин. — Всё население охвачу! Верую, ибо разумно — за крупным капиталом будущее! Пройдёт каких-нибудь лет сто — и вся Россия станет единым потребительским обществом! Самое смешное, ведь станет — помянете моё слово, Викентий Карлович!.. Так жить вам и здравствовать до самой той поры — выпьемте!
— Коньячок у тебя мягкий, Пуд Африканыч, — Свинтидзе крякнул и со смаком закусил севрюжиной. — И петь ты, я гляжу горазд… Вот только контингент пошаливает… Отец благочинный зело недовольны — что ещё за мазыки у вас? Типа староверов? Некрасиво, любезный друг… Навешали, понимаешь, святому отцу пустынножителю…
— Так синяков же не было… Атбросим этот, я извиняюсь, давно всех забодал — больной человек-с, даром что старец… А коньяк у меня — шустовский, я вам ящичек в пролётку велел упаковать-с, не побрезгуйте, ваше-ство. От всей души. Что до мазыков — мужики тверёзые, работящие, в нигилизмах не замечены… Насчёт политики у нас — ни-ни.
— Пой, ласточка!.. — полицмейстер, набив рот едой, погрозил пальцем.
— Касаемо русалки — был грех. При мне и вытащили, под самого Ивана-Купалу. Праздник сей — храмовый, легальный… Девка на политическую не шибко схожа. Те больше стриженые, в пенсне — а у нашей патлы зелёные до самого сраму, вот и вся, извиняюсь, ейная идейность. Так что дуля тебе — не докопаешься, ваше благородие. Всё чин-чинарём, — жирно подмигнул чиновнику купчина.
— А иди ты, шут! — рыгнул Свинтидзе, давясь анчоусом, — так таки и русалку? Это ж сколько надо было выпить?