Царь изумился.
— Обеднеет справедливостью мое царство от этого месяца до следующего. Но я не спрашиваю о твоем пути. Да приведет он тебя к истине.
Вирата поцеловал, в знак благодарности, край царской одежды, еще раз низко поклонился и вышел.
С залитых солнцем улиц вошел он в свой дом и созвал жену и детей.
— Целый месяц вы не увидите меня. Проститесь со мной и ни о чем не спрашивайте.
Робко взглянула на него жена, и смиренно стояли сыновья. К каждому склонился он и каждого поцеловал в лоб.
— А теперь ступайте в свои покои и затворитесь, чтобы никто не смотрел мне в спину, когда я пойду из этой двери. И не спрашивайте обо мне, пока не народится новый месяц.
И они отошли в молчании.
Вирата же снял праздничные одежды и надел темные, помолился перед изображением тысячеликого Бога и, начертав на пальмовых листьях пространные письмена, скатал эти листья в виде письма. С наступлением темноты вышел он из своего замолкшего дома и направился за город, к скале, в которой находились глубокие рудники и темницы. Он стал стучать в дверь привратника, пока спящий не поднялся со своей циновки и не спросил, кто зовет его.
— Вирата я, верховный судья. Я пришел взглянуть на того, кого вчера привели.
— Он заточен в глубине, господин, в самой нижней келье. Проводить тебя к нему, господин?
— Я знаю дорогу. Дай мне ключ и ложись на покой. Утром ты найдешь ключ перед своей дверью. И не говори никому, что ты меня сегодня видел.
Привратник склонился перед ним и принес ключ и светильник. Вирата кивнул ему, и служитель, молча отступив, улегся
опять на циновку. Вирата же отпер медную дверь, ведущую в подземелье, и спустился в глубину тюрьмы. Уже сотни лет тому назад цари раджпутов начали заточать в эти скалы своих узников, и каждый заточенный, день за днем, все глубже выдалбливал гору, создавая новые кельи в холодном камне, для новых рабов тюрьмы.
Еще один взгляд бросил Вирата на узкую полосу неба с ярко сверкающими звездами, затем он закрыл за собой дверь. Сырым дыханием пахнула ему навстречу темнота, и пламя светильника затрепетало в ней, как испуганный зверек. Еще доносились до него мягкий шелест ветра в деревьях и резкие крики обезьян. В верхнем подземелье царила полная тишина, недвижная и холодная, как в глубине морской. От камней тянуло лишь сыростью, но не запахом плодоносной земли, и чем глубже спускался Вирата, тем громче звучали его шаги в твердыне молчания.
На пятой глубине, большей, чем высота самых высоких пальм, находилась келья заключенного. Вирата вошел и направил светильник на съежившееся неподвижное тело, которое шевельнулось лишь тоща, когда его коснулся свет. Звякнула цепь.
Вирата наклонился над узником.
— Узнаешь ли ты меня?
— Я узнал тебя. Ты тот, кого они поставили господином над моей судьбой и кто растоптал ее своей ногой.
— Я никому не господин. Я слуга царя и справедливости. Я пришел, чтобы послужить ей.
Мрачно взглянул заключенный в лицо судьи.
— Что нужно тебе от меня?
Долго молчал Вирата, потом сказал:
— Я причинил тебе боль моим словом, но и ты причинил мне боль своими словами. Я не знаю, был ли справедлив мой приговор, но в твоем слове была истина: никто не смеет мерить мерой, которой сам не знает. Я был слеп и хочу прозреть. Сотни людей посылал я в этот мрак, многих обрек я на кары, тяжесть которых сам не знал. Ныне я хочу узнать то, чего не знал, дабы стать справедливым и без вины вступить на путь перевоплощения.
Узник продолжал неподвижно смотреть на него. Тихо бряцала цепь.
— Я хочу знать, к чему я приговорил тебя, хочу изведать ожог бича на своем теле и остановленное время в своей душе. На месяц я хочу занять твое место, дабы узнать, как я соразмерил твое искупление. Потом я изреку новый приговор с высоты дворцовых ступеней, познав его силу и тягость. Ты же будь это время на свободе. Я дам тебе ключ, который выведет тебя отсюда, и предоставлю тебе месяц свободной жизни, если ты обещаешь мне вернуться. И тогда из мрака этой темницы зажжется во мне свет познания.
Узник окаменел. Цепь больше не звенела.
— Клянись мне именем безжалостной богини мести, настигающей каждого, клянись мне в том, что на этот месяц ты для всех замкнешь свои уста, и я дам тебе ключ и мое платье. Ключ ты положишь перед дверью привратника и выйдешь свободно. Но ты будешь связан клятвой перед тысячеликим Богом в том, что, когда месяц завершит свой круг, ты отнесешь это послание царю, дабы я был освобожден и мог еще раз судить тебя по справедливости. Клянешься ли ты перед тысячеликим Богом исполнить это?