И последнее сомнение разбивается о непреложный факт развевающегося черного флага, высоко прикрепленного к полозьям саней на месте покинутой стоянки. Совершилось великое, непостижимое: полюс Земли, тысячелетиями и, может быть, с момента создания вселенной недоступный взору человеческому — в какую-то молекулу времени, в течение пятнадцати дней, открыт дважды. И они являются вторыми в глазах человечества, для которого первый — все, а второй — ничто! Напрасны все усилия, смешны лишения, бессмысленны надежды, которыми жили они недели, месяцы, годы. Слезы заволакивают им глаза; несмотря на усталость, они не могут уснуть и, недовольные, упавшие духом, точно осужденные, делают последний переход к полюсу, который думали так победоносно завоевать. Сожаление — слишком ничтожное чувство для ужасающей трагедии, заключающейся в этом незначительном опоздании. Слова утешения застывают на устах; безмолвно тащатся они дальше. 1S января капитан Скотт достигает со своими четырьмя товарищами полюса. Стремление быть первым уже не затуманивает его взора, и он тупым взглядом окидывает убогий ландшафт. «Ничего для глаза, ничего, что бы отличалось от ужасающего однообразия последних дней» — вот описание полюса, которое дает Роберт Ф. Скотт. Единственное, что их поразило, создано не природой, а ненавистной рукой человека: палатка Амундсена с норвежским флагом, нагло и радостно развевающимся на отвоеванной человечеством крепости. Они находят письмо конквистадоров к неизвестному второму, который ступит на это место, с просьбой отправить послание норвежскому королю Гакону. Скотт берет на себе исполнение тяжелого долга: быть перед миром свидетелем чужого подвига, к которому сам он стремился пламенной душой.
Печально покидают они «изменившее им место их стремлений», холодный ветер дует в спину, возвещая близость зимы. С пророческим чувством пишет Скотт в своем дневнике: «Страшно подумать об обратном пути».
ГИБЕЛЬ
Опасность при возвращении увеличилась в десять раз. Дорогу к полюсу им указывал компас. Теперь, на обратном пути, они должны внимательно следить за тем, чтобы не потерять собственных следов, не отойти от складов, где находится пища, одежда и тепло, заключенное в нескольких галлонах керосина. Беспокойство охватывает их при каждом шаге; метель застилает глаза, а всякое отклонение от пути равносильно верной смерти. Ногам не хватает прежней свежести, когда тело еще согрето было химической энергией обильного питания и теплом их антарктической квартиры.
К тому же в груди ослабла пружина волевого напряжения. В походе к полюсу их поддерживала сверхчеловеческая надежда удовлетворить любопытство и мечту всего мира; сознание бессмертного подвига придавало им нечеловеческие силы. Теперь они борются только за спасение своего тела, за тленное свое существование, за бесславное возвращение, которого они скорее опасаются, чем желают.
Тяжело читать записи тех дней. Погода хмурая; зима началась раньше обыкновенного, и мягкий снег под их ногами смерзается в опасные трещины и провалы; он становится западней, замедляющей их шаги, и мороз томит усталое тело. После длительных блужданий они доходят до склада — маленькое торжество; огонек надежды вспыхивает в разговорах. Ничто не выявляет грандиознее духовного героизма этих людей, затерянных в необъятном одиночестве, чем то, что исследователь Уильсон, даже здесь, на волосок от смерти, неустанно продолжает научные наблюдения и к неизбежной тяжести своих саней прибавил шестнадцать килограммов редких минералов.
Но постепенно человеческое мужество уступает природе, которая гневно, с тысячелетиями закаленной силой надвигает на смельчаков орудия гибельной своей мощи — мороз, снег, ветер. Давно изранены ноги, и тело, недостаточно согретое скудной горячей пищей, ослабленное уменьшенными порциями, начинает поддаваться. С ужасом замечают товарищи, что Эванс, самый сильный, внезапно начинает проделывать фантастические вещи. Он отстает, жалуется на существующие и воображаемые страдания, и, содрогаясь, они заключают из его странных речей, что несчастный, вследствие падения или ужасных мук, лишился рассудка. Долг велит им не покидать его, но, с другой стороны, им необходимо добраться до склада, иначе… — Скотт не решается начертать это слово. В час ночи 17 февраля несчастный офицер умирает на расстоянии однодневного перехода от того «Лагеря бойни», где они впервые могут вдоволь поесть, благодаря заколотым месяц тому назад пони.