Само собой разумеется, писатель, несмотря на всю свою гениальность, не имеет ни малейшего представления о подлинной ценности этих вещей. Его может надуть самый мелкий торговец. Он действует, как в чаду. Словно больному, галлюцинирующему в горячке, Бальзаку непрестанно грезятся бешеные прибыли от его приобретений.
Нищий и вечный должник, он уже в 1846 году оценивает свои сокровища от четырехсот до пятисот тысяч франков, и его письма к госпоже Ганской содержат непрестанные отчеты о новых покупках, о новых «главных выигрышах».
Правда, госпожа Ганская и сама не очень-то бережлива. Она и дочь ее страдают манией делать покупки, и ювелиры с Рю де ла Пэ не нахвалятся столь завидными клиентками. Они окружают себя претенциознейшими предметами роскоши, инкрустированными во вкусе эпохи золотом. Но тем не менее она все же знает, что деньги счет любят. Очевидно, Ганская предоставила в распоряжение Бальзака определенную сумму, около ста тысяч франков, так называемое «сокровище Лулу» («Лулу» — прозвище, под которым Бальзак фигурирует в их переписке), предназначенную для покупки и отделки дома. Основная мысль у Бальзака, как всегда, правильная. Он хочет обставить квартиру и для этого приобрести красивую старинную мебель. Если бы он дождался благоприятного случая, он мог бы на сто тысяч франков госпожи Ганской купить отличный дом и обставить его уютно и даже богато.
Но Бальзак не умеет ждать. Он не в силах сдержать себя. Из случайного покупателя он немедленно превращается в коллекционера, в маниакального коммерсанта. И хотя Бальзак с полным правом утверждает, что, как писатель, он вправе соперничать с любым современником, зато он впадает просто в идиотизм, намереваясь в качестве собирателя живописи сравниться с королями и принцами, создать собственный Лувр, да еще, само собой разумеется, за два-три года и почти что без денег. Сквозь всю его жизнь проходит эта тончайшая грань между разумом и безумием. Время от времени госпожа Ганская теряет покой и призывает его к осторожности. Но Бальзак делает самые обстоятельные подсчеты и доказывает ей, как умно он подходит к делу, как он экономен и оборотист. Мы устаем подчас от этих непрестанных самообманов. Но, право, забавно пуститься по следам бальзаковских комбинаций и посмотреть, как будущий владелец картинной галереи делает деньги. Вот, например, он покупает сервиз из «старинного китайского фарфора» на девять персон и торжествует:
«Он мне достался за триста франков. Дюма заплатил за такой же четыре тысячи. А стоит он по меньшей мере шесть!»
Через некоторое время он вынужден, конечно, смиренно признаться, что китайский фарфор сфабрикован в Голландии:
«Он такой же китайский, как я китаец!»
И грустно прибавляет:
«Поверь мне, коллекционирование старинных предметов — это наука».
Впрочем, разочарование нисколько не удерживает Бальзака, и он бодро продолжает заниматься этой сложной наукой. Смотрите-ка, сколько выгодных сделок провернул он за один только день, 15 февраля 1846 года:
«Три часа подряд прошатался я и сделал множество приобретений. Во-первых, желтая чашка за пять франков. Стоит она по меньшей мере десять, это истинное произведение искусства. Во-вторых: синяя ампирная чашка — севрский фарфор, — которую предлагали Тальма. Она невероятно богато расписана. Один букет цветов, который ее украшает, стоит двадцать пять дукатов (а я заплатил за нее всего двадцать франков). В-третьих: шесть кресел, отделанных с королевской роскошью. Четыре я сохраню, а из двух мне сделают козетку. Какое великолепие! Вот видишь, мы уже почти обставили маленький салон, и всего за двести сорок франков!»