Но уже следующий роман, «Крестьяне», в котором представлено столкновение между городом и деревней, в котором должна найти свое разрешение грандиозная социальная проблема, уже этот роман Бальзак был не в силах завершить. Та самая борьба, которая в Париже ведется на бирже или в литературе, протекает в деревне у крестьян еще в самой примитивной, начальной форме. И речь тут идет не о незримых и неосязаемых ценностях, а о земле, о почве, о каждой пяди земли.
Много лет трудился Бальзак над этой книгой. Он чувствует, что она должна стать для него решающей. Снова и снова принимается он за это произведение и, пытаясь подстегнуть себя, преждевременно публикует первую его часть. И все-таки он вынужден прервать работу. Он пишет другие вещи, более мелкие, менее значительные. Вот он приклеивает к роману «Беатриса», в котором лишь первые главы еще могут считаться художественными, неестественную, сентиментальную и безжизненную развязку. Пишет пустяки вроде «Мелких неприятностей супружеской жизни» — правда, это только сдобренная остроумием и не лишенная обаяния, слегка подогретая версия его старой «Физиологии браца». Новелла «Модеста Миньон», тему которой дала ему госпожа Ганская и которую он ей же — «Польке» — затем посвятил, могла бы выйти из-под пера и какого-нибудь его подражателя. Ни в одном из этих произведений уже не видны когти, по которым узнают льва. Нигде не чувствуется подлинная мощь поэта, творца.
Бальзак провозгласил законом подлинного творчества мономанию, и теперь, нарушив этот закон, он только подтвердил его. Он, который однажды сказал, что если художник забрасывает свою мастерскую, отрывается от работы, ему приходится опять тренировать свою руку. Нельзя писать, если целый день прицениваешься к домам или роешься в антикварных лавках. В письмах Бальзака той поры нет иногда и слова о работе или хотя бы о планах работы. Речь идет лишь о мебели, о светских знакомствах и о прочих пустяках. Закон концентрации нарушен.
Бальзак и сам это понимает. Этот несравненнейший труженик хорошо знает себя. Он сознает, что утратил радость труда с тех пор, как познал другую радость — «беспечно отдаваться жизни как таковой». В январе 1846 года он пишет госпоже Ганской в Неаполь: «Мой дух, мой разум застыли на месте… Во мне все вызывает скуку, все раздражает меня».
Его уже не удручает, что он никак не может кончить «Крестьян» или что «Мелкие буржуа», вещь и сама по себе крайне незначительная, не двигается с места. Он работает уже только ради того, чтобы избавиться от долгов, и порой нам кажется, что он стал безразличен к творчеству. Может быть, интерес этот и придет потом, когда дом будет, наконец, обставлен. Но тут внезапно Бальзак бросает все и летит в марте в Рим. А по возвращении он опять забрасывает письмами госпожу Ганскую, как всегда уверяя ее, что «будет вынужден невероятно много работать». И снова полагает он, что если на три месяца засядет за работу и будет трудиться сутки напролет, «без перерывов, ну, самое большее с перерывом на две недели, чтобы мы смогли обвенчаться», тогда ему, конечно, удастся выплатить уже последние шестьдесят тысяч франков долга. Но мы по-прежнему ничего еще не слышим о творческом его настроении.
И только 1 июня он, наконец, сообщает:
«Вот уже четыре дня, как я чувствую всепоглощающую энергию, которая клокочет во мне…»
А 12 июня:
«Я тружусь над планом «Крестьян» и, кроме того, еще над новеллой».
А 14-го уже вырисовываются контуры двух новых вещей:
«Мне хочется написать вот что: во-первых, «Историю бедных родственников». В нее войдут «Кузен Понс», которому отводится три-четыре листа в «Человеческой комедии», и «Кузина Бетта» размером в шесть листов. В заключение я напишу «Козни королевского прокурора».