- Я рад, что вовремя остановился, - сказал доктор, глядя на стену.
- Почему? - Густафссон раскрыл глаза от удивления. - Мне, например, зеленый цвет представляется очень красивым. Да и вам самому, я думаю, было бы неприятно гулять по лесу с серой листвой?
- Люди и деревья - разные вещи.
- Конечно! Но одна из дочерей моего хозяина, та, что ведает нашей деловой перепиской, кладет зеленый тон вокруг глаз. И это красиво, я сам видел. Однажды после какого-то праздника ей так хотелось спать, что она легла, не смыв краску, а утром торопилась на работу, так и пришлось ей ходить зеленой до самого обеда.
- Гм. По косметика совсем другое дело. Ее можно смыть. Или стереть лосьоном. Она кладется ненадолго.
- Верно. А вот я читал про женщину с тремя подбородками, она сделала операцию, чтобы убрать два лишних. Это уже навсегда. А есть и такие, которые впускают под кожу щек парафин или переделывают носы. Это тоже навсегда. Подтягивают кожу лица, чтобы избавиться от морщин, хотя таких я, признаться, сам не видел.
- Правильно, и женщины и мужчины иногда делают себе пластические операции. Но это для того, чтобы исправить тот или иной недостаток в своей внешности.
- Что касается внешности, то тюрьма ее только портит. И вы, доктор, могли бы спасти от нее множество людей. Подумайте о них! Наверно, не меньше тысячи в год. А за все эти годы набралось бы тысяч двадцать или тридцать. К этому бы уже давно привыкли. Теперь бы это воспринималось только как слова "Будь внимательней!", которые учитель пишет на полях школьного сочинения.
Доктор Верелиус усмехнулся:
- Жаль, что в свое время не вы рекламировали мой препарат. Теперь это уже все забыто, все в прошлом, да и нам пора кончать разговор.
Разговор был окончен, но для Густафссона он не пропал даром, Густафссон его не забыл. Уже на другое утро он пожелал снова встретиться с доктором.
- У вас сохранился тот препарат? - Это были его первые слова.
- Какой препарат?
- Лекарство от тюрьмы.
- Ах, вы имеете в виду ту историю, которую я вам вчера рассказал?
- Я согласен испытать его.
- Вы шутите!
- Я еще никогда не был так серьезен.
- Вы должны хорошенько все обдумать. В вашем случае зеленый цвет будет держаться целый год. И в течение этого года изменить что-либо будет невозможно.
- Если женщина переделывает себе лицо, это тоже изменить невозможно. Помните, когда у нас в стране обсуждалась проблема абортов, говорили, что женщина вправе распоряжаться собственным телом. В таком случае я тоже имею право распорядиться своей шкурой.
- Если вы настаиваете, я просмотрю свои старые записи.
- Это мое самое большое желание.
Густафссон не позволил отговорить себя. Он повторил свою просьбу и перед куратором, и перед тюремным начальством. Он не может сидеть в заключении, сказал он. Он сойдет от этого с ума. Он должен выйти отсюда. Должен работать. Должен жить со своей семьей. Так он отвечал на все доводы и увещевания.
- А вы подумали о том, каково человеку, на которого постоянно глазеют?
- У меня жена и двое детей.
- Вас будут высмеивать на работе.
- У меня жена и двое детей.
- Здесь вы равный среди равных. За пределами тюрьмы вы будете... гм, единственным в своем роде.
- У меня жена и двое детей.
Он не мог больше находиться в тюрьме, это ему было ясно. Он чувствовал себя, точно зверь в клетке. И искал выход. Наконец он его нашел.
Неожиданно все стали к нему добры и внимательны. Разговаривая с ним, тюремный инспектор угостил его кофе. Куратор расспрашивал Густафссона об его интересах. Один из надзирателей принес ему домашних плюшек, другой поставил к нему в камеру горшок с крокусами. Казалось, все прощались с ним на веки вечные. Впрочем, Густафссон надеялся, что так оно и будет.
- Вот как выглядит ампула с вертотоном.
- Такая маленькая? Значит, я должен буду время от времени являться к вам на уколы?
- Нет, нет. Ее действие рассчитано ровно на один год.
- Но, доктор, ведь ваш препарат черный!
- Это очень сильная концентрация. Цвет он даст зеленый.
- Каким же зеленым я буду?
- Я уже говорил, примерно, как трава.
- Да, да, помню. Ну что ж, весенняя зелень очень красива.
- Любой цвет красив, если он на своем месте. Вы будете зеленым, как молодая листва березы.
- Если не ошибаюсь, вы говорили, что пробовали его на себе?
- Да.
- И краска сошла в положенный срок?
- Вся и повсеместно. Кроме волос. У корней она исчезла, ну, а концы, естественно, дольше всего оставались зелеными. Перед отъездом домой мне пришлось постричься.
- Значит, зеленым вас не видел никто? Гм. Это было разумно с вашей стороны.
- Может, вы передумали, Густафссон? Скажите, еще не поздно.
- Нет, нет. Мое решение непреклонно.
- Понимаю. Но это такой серьезный шаг, что человек имеет право передумать.
- А что скажут люди? Наши надзиратели, кураторы - все, кто знает об этом? Сегодня ночью я лежал и думал об одной вещи. Когда я был маленьким, к нам в город приехал цирк шапито. Со своей палаткой и своим негром. В те времена негры у нас были в диковинку. Я их прежде не видел. Утром мы, мальчишки, побежали на площадь, где была разбита цирковая палатка. Вы, верно, слыхали, что негры отлично мастерят воздушных змеев? У этого было две штуки. Один в виде огромного четырехугольника, другой напоминал планер. Негр запустил сразу оба змея. И веревки от них привязал к кольям, вбитым в землю. Растянувшись рядом на траве, он время от времени дергал за веревки, не давая змеям опуститься на землю.
- Ну и что?
- Так вот, как ни странно, но в первые дни мы, мальчишки, даже не замечали этих гордо парящих в воздухе змеев. Мы глазели только на негра. Но его это нисколько не смущало. Он лишь смеялся, сверкая зубами, и давал нам подергать за веревки. Его не трогало, что кожа у него другого цвета. Через несколько дней мы уже смотрели только на змеев. А нынче негры уже никого не удивляют.
Доктор Верелиус не имел обыкновения подолгу беседовать со своими пациентами. Но в данном случае он прибегает к методу, которым любят пользоваться зубные врачи: он заговаривает больного, чтобы успокоить его, а может, и самого себя. Однако дольше медлить нельзя.