– Стоп, стоп, господин директор. Мы согласны. Согласны. – Он обернулся к Густафссону. – Пятьсот монет в день. Три тысячи в неделю, В другом месте за эти деньги ты будешь вкалывать целый месяц.
– Зеленая неделя у нас будет длиться две календарные недели, – объяснил Шабрен. – Значит, общая сумма составит шесть тысяч крон. По правде говоря, я и не мечтал, что сумею договориться с вами на две недели.
– Но вам повезло, – гордо сказал Пружина. – Ну, соглашайся! – Он схватил руку Густафссона и вложил ее в руку Шабрена. – Порядок! Сделка заключена.
– Итак, договорились, – сказал Шабрен. – Вот моя визитная карточка, господин Густафссон. Ждем вас в понедельник в половине девятого, вас это устраивает?
– Да, господин директор. Я человек точный.
– Осталась маленькая деталь, – вмешался Пружина. – Нужно заключить контракт.
– Я полагал, что между джентльменами это излишне, – сказал Шабрен. – Но если хотите, извольте. Я напишу расписку на своей визитной кар точке. – Он вытащил ручку: – «Настоящим свидетельствую, что принимаю на работу господина…» Как ваше имя?
– Пер.
– Да, да. Совершенно верно. «…Пера Густафссона в качестве продавца с заработной платой пятьсот крон в день сроком на две недели начиная с восемнадцатого числа сего месяца». И подпись.
Он вывел какую-то завитушку и протянул карточку Густафссону. Пружина вытянул шею, чтобы прочесть, что там написано.
– Мне тоже надо расписаться? – поинтересовался Густафссон.
– Это не требуется. Я вам доверяю и так. А теперь благодарю вас и до встречи в понедельник.
– Положитесь на меня, господин директор. Об этом я сам позабочусь. – Пружина схватил руку директора, протянутую Густафссону, и многозначительно пожал ее. – До свидания, господин директор. Привет! Рад был познакомиться!
Пружина сам проводил директора до двери. Когда входная дверь захлопнулась, он вернулся в гостиную, довольно потирая руки…
– Вот как с ними надо разговаривать. Что скажешь? Пятьсот крон в день! Теперь тебе ясно, что значит хороший менеджер?
– Он сказал, что доверяет мне.
– Подумаешь, доверяет. Все они доверяют. Какой же ты все-таки простофиля. Это первое, что я сказал, узнав, что ты угодил за решетку. Но теперь-то нас не проведешь.
Густафссон промолчал. В глубине души он уже жалел о свершившемся.
– Это событие следует отметить, – сказал Пружина. – После таких переговоров без этого нельзя. Я бился, как лев. Пошли в бар выпьем пива.
– В бар? – Густафссон покачал головой. – Не хочется.
– Тебе надо привыкать быть на людях. Идем, идем.
Пружина сделал шаг к двери. Густафссон нерешительно поднялся.
Когда они были уже в передней, отворилась входная дверь. Это вернулась Ингрид. С ней был и дедушка. Увидев, что Пружина еще не ушел, Ингрид испугалась. Но дедушка ничего не заметил.
– А вот и Пер, – сказал он. – И у него гость.
С каждой минутой Густафссон все яснее понимал, что совершил ошибку. Но, снявши голову, волосам не плачут. И сейчас, чувствуя болезненные уколы совести, он пытался храбриться.
– Почему же ко мне не может прийти гость? – спросил он. – Не все же только шарахаются от меня.
Дедушка с удивлением поднял на него глаза,
– Ты прекрасно знаешь, что дедушка так не думает, – ответила за дедушку Ингрид.
– Я, наверно, должен представиться, – вмешался Пружина. – Фредрикссон. Но зовите меня просто Пружина, меня все так зовут.
Дедушка пожал протянутую руку и пробормотал:
– Добрый день.
– Еще раз приветствую вас, хозяюшка, – продолжал Пружина. – И до свидания, теперь уже окончательно. Мы решили пройтись.
– Мы? – Ингрид уставилась на него.
– Ну да, мы с Густафссоном.
Он засмеялся, чтобы успокоить нечистую совесть.
– Но Пер должен обедать. Ему через два часа на работу.
– В мастерскую-то? О ней можно уже забыть.
Ингрид, которая собиралась повесить пальто, от этих слов так вздрогнула, что вешалка оборвалась.
Швырнув пальто на стул, она обернулась, беспокойно глядя то на одного, то на другого.
– Что это означает?
– Как это так – забыть? – удивился дедушка.
– Его ждут более важные дела, – объяснил Пружина. – Я тут устроил ему хорошенький ангажемент.
В первую минуту Ингрид потеряла дар речи.
«Кажется, я заткнул ей рот», – подумал Пружина.
Но он ошибся.
– Я вас просила выкинуть из головы все ваши глупости, – с плохо скрываемым гневом сказала Ингрид. – И даже не просила, я прямо сказала, что мне это не нравится. Что вы тут натворили?
– Ничего страшного не случилось, – смущенно сказал Густафссон. – Просто мне предложили другую работу, и я согласился.
– Какую работу? Неужели ты согласился выступать в парке?
– Нет, нет, хозяюшка, конечно, нет, – снова вмешался Пружина. – Я же знаю, что вам это не по душе. Нет. Просто он сменит работу. Теперь он будет продавцом, ничего позорного в этом нет. Будет продавать гардины и драпировки. Ему необходимо сменить обстановку. Стоять за прилавком – совсем не то, что строгать доски в какой-то вонючей мастерской, простите за грубое слово. Вот и все.
– Вы так полагаете?
Ингрид была в ярости. Но Пружина был не из тех, кто легко сдается.
– Все, клянусь вам. И ему будут хорошо платить за это. Пятьсот крон в день. Что вы на это скажете?
– Кто это платит продавцу пятьсот крон в день?
– Лучшая фирма в городе. Универмаг Шабрена.
Ингрид фыркнула.
– И они будут платить пятьсот крон в день? Этого не может быть. Вы лжете!
– Ни в коем случае. Это совершенно особая работа. Они организуют Зеленую неделю, она продлится четырнадцать дней.
Ингрид обернулась к мужу:
– И ты согласился быть там продавцом?
Он угрюмо кивнул.
– Но как же ты не понимаешь?… А что ты намерен делать потом?
– А потом у него будет другая работа. Ангажементы потекут рекой. Вы, хозяюшка, можете гордиться таким мужем. Мы хотели отметить это событие… выпить в баре по кружечке пива. Вам даже трудно представить себе, как после таких переговоров человека мучит жажда.
Для пущей убедительности Пружина покашлял и с гордостью оглядел всех:
– Это только начало. Куй железо, пока горячо.
– Кто имеет дело с огнем, легко может обжечься, – заметил дедушка.
– Густафссону это не грозит. Ему вообще нечего бояться. Зачем ему тратить свою жизнь на эту мастерскую за такие жалкие гроши? Нет, от мастерской мы откажемся.
Но это не входило в планы Густафссопа, Эту неделю он собирался доработать в мастерской до конца.
«Не хочет подводить людей, – объяснил он. – Они к нему хорошо отнеслись. Этого забывать нельзя».
– Ну ладно, – великодушно разрешил Пружина. – Но по маленькой кружке пива мы все-таки выпьем. Я угощаю. У меня там кредит.
Дедушка слушал молча. Он мог и на этот случай найти подходящую поговорку, хотя вообще неохотно высказывал свое мнение. Он был слишком стар, чтобы ему могли нравиться все эти модные штучки: оглушающая музыка, хриплые певцы, мятые брюки, хрустящий картофель, пиво в жестянках… ему многое не нравилось. Но он видел, что другим это нравится, и порой сомневался в собственной правоте.
Однако на этот раз дедушка счел, что он должен высказать свою точку зрения.
– Послушай, Пер, – сказал он. – В мастерской у тебя честная работа. Там можно работать долго, может, всю жизнь. В труде столяра люди нуждаются от колыбели до гроба. Две недели за прилавком пролетят быстро. По-моему…
Пружина не боялся, что слова старика подействуют на Густафссопа, но на всякий случай решил подавить любое сопротивление.
– Что, по-вашему, дедушка? – нахально перебил он.
– Не по душе мне эта затея.
– Оставьте. Густафссон не ребенок.
Густафссона продолжали точить угрызения совести.
– Да, да. Нечего меня опекать. Это вам нравится, а это – нет… Пусть хоть раз я сам выберу то, что нравится мне.