- Да, это здорово! – Смешок, – Что ж, незнакомый наш пращур: поздравляем тебя с большой удачей!..
Экскурс в пошлое
Перед резиденцией наместников, которую ушлые газетчики уже назвали «Нанкинским президентским дворцом», ревела и волновалась толпа. Вот распахнулись резные парадные двери, приветственный рев достиг апогея, и во главе участников демократической конференции вышел первый в истории Китая президент – среднего роста человек, в наглухо застегнутом френче со стоячим воротником на запонках и лакированных китайских туфлях. Доктор Сунь Ятсен. Он приветственно поднял руку, толпа взвыла и тут же замолчала. Колыхнулись, поднимаясь, знамена и транспаранты, и тут…
Раздался резкий звук, похожий на удар доской по бревну, и что-то блестящее мелькнуло в воздухе. Сунь Ятсен покачнулся, голову его вдруг залила кровь, и он рухнул лицом вниз на ступени дворца. Мгновение все было тихо, а потом тишину прорезали дикие вопли, и человеческое море рванулась к нему. Соратники мгновенно окружили тело Сунь Ятсена и утащили внутрь здания, но многие из толпы рассказывали, что успели разглядеть рядом с разбитой головой первого президента маленького золотого кабана с длинным рылом и загнутыми клыками. Вскоре по всему Китаю поползли слухи, будто бы боги покарали Сунь Ятсена, обрушив ему на голову металлическую свинью в год Металлической Свиньи…
Юань Шикай пришел к власти, но некому было создать Гоминьдан. Гражданская война в Китайской республике началась значительно позже и носила характер бандитских разборок за передел собственности и зон влияния. Так что когда в Советской России произошла Великая Октябрьская Социалистическая революция, ни у кого и в мыслях не было помогать китайцам.
А тем временем, в Японии поднимали голову коммунисты. Причем настолько активно, что в двадцать третьем году в Коммунистическую партию Японии вступил принц Императорского дома Нобухито[1]…
На причале в Рыбинске Волковы кинулись, было, покупать газеты. Но многого почерпнуть из них не удалось: чтобы разобраться в описываемой журналистами ситуации, нужно было знать то, что произошло раньше. А вот именно об этом, гости из будущего не имели ни малейшего представления…
Рыбинский порт оказался больше и куда оживленнее Петрозаводского. Отец и сын быстро разобрались, что добираться до Ярославля тоже выгоднее водой, а потому быстро приобрели билеты на рейс Рыбинск-Тутаев-Ярославль. Правда, тут же выяснился серьезный прокол в знаниях старшего Волкова: нефтеперерабатывающий завод располагался отнюдь не в Ярославле, а в поселке Константиновский, расположенном значительно ближе к Тутаеву. Сын удивленно посмотрел на отца, но тот лишь пожал плечами:
- Я туда через Ярославль ездил. Там расстояние от вокзала – меньше тридцати кэмэ…
Всеволод-младший кивнул головой. Разумеется, в конце ХХ – начале ХХI века, тридцать километров – это меньше получаса на машине. Раз – и там. Так что нет ничего удивительного, что отец считал этот завод Ярославским. Вот только здесь… Здесь и сейчас это – увы! – совсем другое дело. Тридцать километров – никак не меньше трех часов на извозчике. А то – и все четыре…
До отправления парохода оставалось больше пяти часов, поэтому Волковы решили спокойно пообедать, а заодно и еще раз уточнить порядок своих действий. Неподалеку сыскалась забегаловка, не слишком-то презентабельного вида, но запахи от нее шли просто умопомрачительные.
Они заказали по тарелке рыбацкой ухи, по куску жареной печенки с солеными огурцами и, подумав, добавили к заказу запотевший графинчик. Обслужили их чуть ли не мгновенно. Попробовав ароматную уху, в которой встретились даже куски здоровенные стерляди, Всеволоды поняли, что не ошиблись с выбором…
- Вот что, – тихо произнес отец, проглотив очередную ложку ухи. – Надо нам с тобой, мелкий, избавляться от всех наших… – Он замялся подбирая слово, но наконец нашел, – От «иновременных артефактов». Я их собирался предъявлять в качестве доказательств нашего прибытия из будущего, да какие уж теперь доказательства… – и махнул рукой.
- Выбросим? – понимающе кивнул сын. И, как выяснилось, угодил пальцем в небо…
- Чего это «выбросим»? Не-е-ет, «мой мальчик, мы во весь опор будем сидеть здесь»[2]. То есть мы их продадим.
- Как так? – поразился младший Волков. – Засветимся же!..
- Ну и засветимся, и что? – Старший Волков усмехнулся с чувством превосходства, – Думаешь, кто-то из покупателей запомнит нас так, что сможет потом подробно описать? Ага, щаз! Они ж тут в Рыбинске все как на подбор – портретисты знаменитые! – он тихо засмеялся, и сын хихикнул вместе с ним. – Но, а даже и запомнит кто-то глазастый и памятливый, так что с того? Откуда он узнает, куда мы делись? Тут, Севка, интернета нет и связь между городами – хреновая. А с деревнями да поселками ее и вовсе нет! Так что, – отец снова взялся за ложку, – доедаем и – на базар!..