То был час, когда большинство горожан либо поднимались с постелей, либо как раз собирались укладываться спать, поэтому лишь немногие из завсегдатаев «Барабана» могли наблюдать то, как Двацветок спускается по лестнице в таверну. Когда же следом за чужеземцем появился Сундук и уверенно заковылял вниз по ступенькам, все клиенты, сидящие за грубыми деревянными столами, как один подозрительно покосились на свою выпивку.
Пузан как раз шпынял тролленка, подметавшего зал, когда вся троица прошествовала мимо.
– Это еще что, язви вас в корень, такое? – поинтересовался хозяин.
– Ты только не распространяйся никому, ладно? – прошипел Хью.
Двацветок принялся листать свою книжечку.
– Чего это он? – осведомился Пузан, скрестив руки на груди.
– Она подсказывает ему, что надо отвечать. Я понимаю, это, конечно, звучит глупо, но… – пробормотал Хью.
– Как может книжка подсказывать человеку, что ему говорить?
– Я желаю место, комнату, номер, меблированную комнату, полный пансион, чисто ли у вас, комнату с видом, сколько вы берете за ночь? – на одном дыхании выпалил Двацветок.
Пузан посмотрел на Хью. Попрошайка пожал плечами.
– У него денег как грязи, – пояснил он.
– Тогда скажи ему, что за ночь я беру три медяка. Но эту Хреновину придется поставить в конюшню.
– ? – спросил незнакомец.
Пузан поднял вверх три жирных багровых пальца, и лицо приезжего сразу просияло пониманием. Он запустил руку в кошелек и выложил на ладонь Пузана три больших золотых кругляша.
Трактирщик, выпучив глаза, уставился на монеты. Сумма примерно в четыре раза превышала стоимость «Порванного Барабана», включая прислугу. Он перевел взгляд на Хью, но понял, что от попрошайки помощи не дождаться. Пузан снова посмотрел на чужестранца. Сглотнул.
– Да, – наконец пропищал он неестественно тонким голоском. – Плюс питание. Э-э-э… Ну, вы меня понимаете? Пища. Вы едите. Нет?
Он воспроизвел соответствующие движения.
– Писча? – переспросил приезжий.
– Ага, – согласился Пузан, начиная обливаться пóтом. – Ты в книжечку-то загляни…
Чужестранец открыл свой талмуд и провел пальцем по одной из страниц. Пузан, который кое-как умел различать буквы, краешком глаза заглянул в книжицу. Тарабарщина какая-то…
– Пи-ища, – протянул приезжий. – Да. Котлета, бефстроганов, отбивная, тушеное мясо, рагу, фрикасе, фарш, антрекот, суфле, клецки, бланманже, шербет, овсянка, колбаса, катиться колбаской, бобы и на бобах, сладости, желе, варенье. Гусиные потроха, – он послал Пузану лучезарную улыбку.
– Все сразу? – слабым голосом уточнил трактирщик.
– Просто он так разговаривает, – объяснил Хью. – И не спрашивай меня, почему. Разговаривает, и все тут.
Все глаза в комнате наблюдали за незнакомцем – все, за исключением тех, что принадлежали волшебнику Ринсвинду, который сидел в самом темном уголке и медленно потягивал из кружки разбавленное пиво.
Ринсвинд разглядывал Сундук.
А вы повнимательнее разглядите Ринсвинда.
Посмотрите на него. Тощий, подобно большинству волшебников, он одет в темно-красный балахон, по которому потускневшими блестками вышито несколько магических знаков. Кое-кто может принять его за простого ученика чародея, сбежавшего от хозяина из протеста, скуки, страха и еще теплящегося желания женщин. Однако шею Ринсвинда украшает цепь с бронзовым октагоном, сразу выдающая выпускника Незримого Университета, высшей школы магии, чей перемещающийся в пространстве и времени трансцендентно-архитектурный комплекс находится одновременно и Там, и Тут. Выпускники этого учебного заведения обычно могут претендовать по меньшей мере на степень мага, но Ринсвинду – после одного злополучного события – пришлось покинуть Университет со знанием одного-единственного заклинания. Теперь волшебник болтался по городу, зарабатывая на жизнь своей врожденной способностью к языкам. Работать он особо не любил, но отличался живым умом и своими пронырливыми повадками напоминал смышленого грызуна. Кроме того, он с первого взгляда мог распознать древесину груши разумной. Как раз сейчас он на нее и смотрел – смотрел и не мог поверить своим глазам.