- Я мог бы и сам туда добраться, - едко заметил Дерейра. – И тогда бы меня уважали и ценили за то кем я есть, а не за то что я чей-то там знакомец.
- Мог бы, - согласно кивнул Ен, возвращая на место фигурку менра и беря большую синюю фигуру с золотым ободком по верхнему краю. – Но это было бы очень долго, а мне некогда дожидаться тебя наверху. Поэтому я просто поставил тебя на доску, на линию завершения в свою партию. Да, я сделал это не очень красиво и не слишком достойно, но мне некогда ждать, - повторил Еннарби. - Я грубо и бесцеремонно вырвал тебя из ларца моего дядюшки и определил тебе место на доске жизни в своей шеренге больших фигур.
- А куда ты так торопишься? - удивленно повел плечом Дерейра. – Неужели в четырнадцать лет тебе больше не о чем думать, как о каких-то партиях и фигурах, которые могут пригодиться в дальнейшем? И, право же, я не понимаю, как я могу сыграть за тебя, если вообще плохо понимаю, что происходит.
- Мне нужно торопиться, дружище, - грустно заметил граф, разглядывая фигурку. – Проживу я, скорее всего, недолго, а сделать хочу много. Поэтому мне очень важно сразу собрать на линии завершения как можно больше правильных и нужных больших фигур. Чтобы потом было на кого опереться.
- С чего такие фатальные мысли вдруг? – Обеспокоенно поинтересовался Дерейра, тоже подхватывая с доски большую фигуру. – И вообще, где здесь ты, если я – большая фигура?
- А меня здесь нет, - иронично усмехнулся Ен. – Понимаешь, Шейн, по праву рождения я принадлежу к тому весьма ограниченному классу, который с младенчества определяет партии, расставляет фигуры, и двигает их в нужном направлении. Я из Игроков, Шейн. Это большая власть, но и большая ответственность. Когда-нибудь ты тоже будешь в наших рядах. И тогда ты это поймешь. А пока… пока тебе предстоит играть со мной и за меня.
- Но ты же тоже бываешь фигурой в чьих-то партиях? – На Дерейру вдруг снизошло просветление и вся глубинная суть происходящего вдруг открылась ему в совершенно новом свете.
- Конечно! – согласился Ксавьен. – Мы все, и короли, и нищие, когда-то бываем фигурами в чьих-то партиях. Просто некоторые выходят за рамки поля и начинают свою игру, а некоторые так до конца и бегают бессмысленно по доске, напрасно растрачивая жизнь. Я хочу играть, Шейн. И хочу, чтобы ты был рядом, ну, по крайней мере, пока не сможешь начать свою партию.
- Это хорошо, что ты понимаешь, что не всегда будешь Игроком, - мрачно заметил Дерйера, возвращая фигурку на доску и внимательно изучая расположение остальных. – И то что ты заранее готовишься тоже в общем хорошо. Плохо только одно.
- Что именно? – поинтересовался граф, пододвигаясь ближе.
- То, что ты даже не подумал меня спросить, а хочу ли я вообще играть с тобой, - Шейн слегка наклонил голову и исподлобья бросил угрюмый взгляд в сторону друга. – Ты решил мою судьбу, даже не поинтересовавшись, а хочу ли я чтобы ты вмешивался.
Ксавьен несколько секунд молчал, а затем очень медленно ответил:
- Хорошо, если дело обстоит таким образом, я прошу у тебя прощения за то, что не спросил тебя о твоем желании быть рядом со мной. Мне казалось, что став однажды друзьями мы решили этот вопрос однозначно. Так ты хочешь этого?
В большом зале воцарилась мертвая тишина. Слышно было, как где-то во дворе кто-то распекает конюха за нечищеные стойла. Предполуденное солнце щедро изливало остатки осеннего тепла, проникая в зал сквозь большие стрельчатые окна и наполняя его теплым ярким светом. Воздух библиотеки, пропитанный пылью и запахом старой бумаги, казалось сейчас просто вспыхнет от того напряжения, которое вдруг возникло между двумя юношами сидящими за одним столом друг против друга. Дерейра молчал долго. Медленно перебирая расставленные на доске фигуры, он мысленно боролся с двумя чувствами. Ему категорически не нравилось, что благородные аристократы так увлеклись устройством его дел, что вообще забыли о нем самом и его желаниях. Дерейре не нравилось быть безвольным болванчиком, которого перекидывают из рук в руки, чтобы изменить ход событий в свою пользу. Ему не нравилось зависеть от воли и желаний других людей. И все это не нравилось ему настолько, что он готов был прямо сейчас плюнуть, и пойти написать рапорт об увольнении из Корпуса, став свободным и независимым, но навсегда расставшись с надеждой получить офицерский патент, проведя остаток своих дней в унынии и бедности среди сетей, баркасов и рыбы, так и оставшись мелким ничего не значащим слаггом. А вот этого Шейну не хотелось совсем. Он прекрасно понимал, что, не смотря на всю свою бесцеремонность, высокомерность, и торопливость, Ксавьен тысячу раз прав. Можно конечно сейчас гордо вскинуть голову и одним рапортом перечеркнуть все его старания по возвышению Дерейры до уровня менра. Нет, Шейн не питал напрасных иллюзий. Даже вмешательство Ена не могло сделать его равным среди высших, но, Тхаур и все его демоны, оно приоткрыло ему ворота к дороге в место где решаются судьбы мира. И было бы большой глупостью упустить такой шанс. Гордость хороша там, где она имеет финансовую и моральную поддержку, или там, где уже нечего терять. Шейну есть что терять. Второго такого шанса ему никто не даст. Поэтому гордости сейчас придется немного унять свой непокорный нрав, уступив место расчетливости и покладистости.