— Так точно! — подтвердил верный Розарио.
— А сказка всё-таки должна заканчиваться свадьбой.
— А что? Кажется, я согласна… — улыбнулась старушка-фея, оживлённо хлопая крыльями. — Но никаких пистолетов в замке. Хулиганить я вам не позволю. Отныне только строгие сказочные правила!
— Согласен, со всеми правилами согласен, лишь бы они были. — Король утёр пот со лба. — Тут и сказочке конец… Скорее! Пока этот сказочник ещё что-нибудь про нас не придумал. Это ж надо — столько неожиданностей в одной только сказке… Переодетые рыцари и разбойники, механические драконы, торты с сюрпризами, пистолеты, которые стреляют киселём… Если мы сейчас же не объявим финал, то я даже не представляю, что ещё может здесь случиться! Розарио, сделайте же что-нибудь!
И тогда рыцарь Розарио схватил свой меч-леденец, обмакнул его в озеро вишнёвого сиропа и красивыми крупными буквами вывел прямо на пряничной дорожке:
А папа тихонько поднялся с кресла… Кажется, уснула.
— Вот что за чепуху ты Анюте на ночь рассказываешь? — шёпотом проворчала мама, размешивая на кухне чай. — Я всё слышала. Какие-то Чудинги-Пудинги, какие-то переодетые рыцари и странные короли… Есть же нормальные сказки про нормальных принцесс. Золушка там, Белоснежка. Вот какую пользу она вынесет из всей этой пёстрой нелепой истории? Розовая чепуха какая-то. Без всякой морали.
— Она смеялась, и нам было весело… — пожал плечами папа. — Должно же иногда быть просто весело. Когда-нибудь она вспомнит, как однажды вечером мы вместе дурачились, сочиняя эту историю, и нам было хорошо.
— Ну не знаю, не знаю… По-моему, ты окончательно замутил ребёнку голову! Вырастет в такого же сказочника, как ты, который на всё смотрит сквозь розовые очки.
— Это жизнь ещё замутит ей голову, столько в ней чёрного и серого… А сказки — они на то и нужны, чтобы иногда было просто весело и хорошо, без особых правил… — робко продолжил папа, но мама уже вышла из кухни со стаканом чая. Ей надо было закончить важную работу.
— Эх… — Он обернулся и молча посмотрел в окно.
За окном давно стемнело. И фонари погасли. Но в фиолетовом небе ещё можно было разглядеть дракона, который пронёсся над городом розовой стрелой и лихо подмигнул папе. На спине у него сидели в ряд: храбрый рыцарь, забавный король, строгая фея, усатый разбойник и весёлая принцесса. А папа подмигнул в ответ. И очки на нём были самые обычные, не розовые.
Ая Эн. Бронзозавры нашего прадедушки
— Ничего себе! — воскликнула мама.
— Ничего себе… — согласно пробормотал папа.
— Ни-се-во-се-бе! — бодро повторила за ними моя сестрёнка Мирка, не отрываясь от расчёсывания гривы розового единорога, её любимой игрушки.
— А почему себе — ничего? — спросил я. — И если себе — ничего, кому тогда всё?
Мне восемь с половиной лет, я буду юристом, когда вырасту. Юристы должны быть вдумчивыми и дотошными. И уметь задавать уточняющие вопросы. Главное в деталях!
На меня никто не обратил внимания. Родители, открыв рты, изучали какое-то видео на смартфоне. Они смотрели без наушников, но звуки доносились невнятные, по ним было никак не понять, что на экране. Что-то шуршало, брякало, хлопало, но не громко. Мама любила смотреть весёлое: котиков, приколы, комедии. Или красивое: природу, путешествия, цветы. Папу можно было поразить трюками на сноуборде или авиаспортом. Что же они там такое увидели?
Я отложил фломастеры, полюбовался рисунком — машина времени была почти окончена — и подбежал к дивану. Чтобы что-то разглядеть, пришлось ввинтиться между ними.
— Я тоже, я тоже хоцу! — Единорог полетел на пол, а Мирка засеменила в нашем направлении.
На экране папиного смартфона был обычный чат с бабушкой. «Я туда не поеду!» — написала бабушка. «Я могу поехать», — ответил папа. А потом ещё приписал: «Но лучше бы нам вместе…»
— Куда мы поедем вместе? — спросил я. — На море? С бабушкой? А когда, завтра? А ласты вы мне новые купите? А…
— Плато-о-он! — взвыла мама. — Прекрати!
Платон — моё имя. Меня так назвали в честь древнего философа. Лучше бы они меня назвали в честь какого-нибудь юриста или там короля… Но что есть, то есть. Мне только не нравится, когда меня называют Платик. Платик — кличка для кота! А я — Платон, и точка.