Когда Тучиха, проводив Сыботина, возвратилась на кухню, Игны там не было. Она стояла на балконе, наклонившись над цветами — чахлыми, запыленными — и, казалось, что-то тихо шептала.
Завод, залитый солнцем, с четвертого этажа выглядел другим. Грохот и лязг были глуше. Краны сверху не казались такими страшными, длинные неуклюжие корпуса словно немного вросли в землю, и весь он казался не таким страшным, беспощадным, а словно даже стал приветливее и доступнее.
— Я их поливала. Каждое утро поливаю. Вот возьму да перенесу сюда, в тень.
— А может, снести вниз, а? — Игна взяла один горшок и поставила в комнату. — Вы бы для них подставку сделали!
21
Всеми фибрами души тянулась к заводу молодежь. Многие из тех, кто после окончания восьмилетки не поступил в гимназию или техникум, пошли работать на завод. Да и те немногие, что остались в кооперативе, рвались туда же.
Раньше, бывало, по воскресеньям молодежь собиралась на гулянку в центре села. До позднего вечера играла музыка, парни и девушки плясали хоро, а вечером веселье переносилось в читалиште[15]. Отцы и матери всегда знали, где искать своих сыновей и дочерей. Если не в клубе, значит на главной улице, — на «скребке»[16]. Село звенело песнями, задорными выкриками и смехом, парни с девчатами, точно околдованные, сновали по улице из конца в конец. Они проделывали этот «маршрут» несметное количество раз, и если бы кто подсчитал, сколько километров им приходилось отмахивать за вечер, то, пожалуй, вышло бы не меньше пятнадцати-двадцати. Попробуй пошли их по какому-нибудь важному делу за десять-пятнадцать километров, они тут же поднимут вой: «Как можно посылать нас в такую даль пешком — рвать обувь, когда есть поезда, автобусы, велосипеды!» На работу в поле и то не ходили пешком, их отвозили и привозили на грузовиках, такие стали капризные да взыскательные. А тут готовы были с сумерек до полуночи шататься по улице. Глядя на них, и школьники-подростки стали запаздывать по вечерам. Сгорая от любопытства, вертелись около старших по темным углам и жадно усваивали запретные уроки любви. Околачивались меж парней и девушек, смотрели, как те танцуют, как заигрывают друг с другом, и сами жаждали такой жизни. Более нетерпеливые, не задумываясь, начинали подражать старшим. Но улица была, словно хорошо изученная река, — неизменная, от начала до конца вся как на ладони. И в любое время матери могли отыскать на ней своих детей, больших и малых. Если даже не находили их в толпе, то всегда оказывалось, что кто-то их только что видел или где-то поблизости раздавались их голоса.
Так было, и родители были спокойны за своих детей. Они знали, что здесь, на этой улице, с ними ничего плохого не может случиться.
А завод перевернул все вверх дном. Он принес тревогу за детей.
Музыки на селе не стало слышно. Музыканты перекинулись на стройку, остались только Дуди-барабанщик да кларнетист Цильо, только какой из них оркестр. Да и танцевать теперь было некому. Молодежь проводила воскресенья на заводе. Там было интереснее. Принарядившись, парни и девушки высыпали на берег реки, поросший зеленой муравой. Новый «скребок» растянулся на несколько километров.
А тут еще вдобавок ко всему — матч. Все побежали на стадион. Только Игна не пускала Яничку.
— Никуда ты не пойдешь! Слышишь, что я сказала?
Но дочка не слушала ее. Она стояла перед зеркалом, тайком покусывая губы, чтоб были ярче. Обдергивала на груди блузку, выпрямляла плечи, поднимала и опускала брови. Улучив момент, когда мать, закрутившись по хозяйству, оставила ее в покое, Яничка вытащила где-то раздобытую ею помаду и намазала щеки. Услышав шаги матери, она, сгорая от стыда, быстро стерла краску ладонью, а потом, поплевав на носовой платок, долго драила им щеки.
— Полей цветы! — приказала ей мать. — Ну, какая из тебя девушка выйдет! Такие хорошие цветы, а ты на них ноль внимания! Ну, что ты за хозяйка будешь… без цветов?
— Зачем мне цветы? А нужны будут, так там есть магазины.
— Где это «там»? — насторожилась Игна.
— Как где? На заводе, в городах…
Игна уже не раз слышала от дочери о заводе, о городе. Она знала, что ее дочь не останется здесь, на селе — она с малолетства тянется к другой жизни. И это вполне понятно. Ее Яничка не знала того, что выпало на долю матери, и поэтому, вполне естественно, ее влекла новая жизнь. Не в силах остановить течение, которое захватило и ее дочь, Игна стремилась задержать Яничку около себя пока подрастет.
16
«Скребок» (перен. разг.) — в селах и провинциальных городах улица, по которой вечером прогуливается молодежь, по-болг.