В тринадцать лет на запястьях Джейка появилась россыпь бледных цветов. От неё зудела кожа и хотелось сунуть руки в ледяную воду, отскрести узоры железной щёткой, но Джейк уже тогда знал, что это ничего не изменит. Его мать, увидев шрамы, лишь покачала головой, а старший брат хмыкнул:
— Твой соулмейт полный псих.
Джейк лишь натягивал рукава на пальцы, пряча отметины, и опускал сильнее голову. Он знал, что цветы появляются на теле из-за того, что родственная душа получала сильное ранение или ушиб. И не был идиотом, чтобы не понять, что его соулмейт пытался покончить с собой.
Правда, с того времени он больше не получал никаких отметин, но вязь гладиолусов въелась в его кожу и не позволяла открывать руки. Джейк удивительным образом стеснялся этого, не хотел показывать всем, что у него действительно есть соулмейт, но не тот, которым стоит гордиться. В глубине души Джейк хотел его встретить, показать свои руки, вытянуть их, задрав рукава, и спросить, что это значит, что творилось в жизни его родственной души, когда он, не думая о последствиях, резал себе вены. Но Джейк никогда не пытался искать, да и если бы пытался, то слишком хорошо осознавал, что природа слишком изощрена: она навешивает на людей ярлыки родственных душ, но вполне в её духе развести этих людей по разным сторонам света, чтобы они никогда не встретились.
— Думаешь, он ещё жив? — Мэри водила аккуратным пальцем по запястьям Джейка, внимательно глядя в гладиолусы.
— Если бы не был, они бы исчезли, — Джейк не шевелился, но ловил себя на том, что ему неприятно. Словно Мэри вторглась во что-то очень личное, интимное, нарушая все дозволенные границы. Но оставался на месте и даже не натягивал привычно рукава свитера.
Мэри улыбнулась, подпёрла щёку кулаком и сама убрала ладонь, возвращая её на стакан с клубничным коктейлем. Солнце падало через большое окно, путаясь лучами в золотистых волосах Мэри, и Джейк невольно залюбовался, думая о том, что, если бы Мэри была его соулмейтом, то она бы наверняка не нанесла на его кожу ни единой отметины. Только у неё самой на коленях горели хризантемы, по шее рассыпались кустовые розы, а на бёдрах полыхали одуванчики. Покалеченная собственным соулмейтом, она не теряла оптимизма и старалась не отводить взгляд, когда её рассматривали. Всё спрятать невозможно, и Мэри не прятала.
— Ты знаешь, кто он? — Джейк протянул руку и коснулся блеклой ромашки прямо под ключицей. Футболка Мэри сползла с одного плеча, обнажая ещё несколько цветов. Джейк отвёл взгляд, вновь смотря на золотую рябь в едва колышущихся от сквозняка волосах.
— К сожалению.
— И?
— И ничего, — Мэри мягко улыбнулась, потягивая коктейль из трубочки. — Соулмейт — это родственная душа, а не тот, кто обязан быть с тобой и в горе, и радости.
Джейк соглашался с ней и продолжал смотреть на свои запястья. Иногда он возвращался мыслями в тот день, когда гладиолусы только расцвели на его руках, спрашивал мысленно, что могло произойти, но ни один из ответов не считал верным. Он совсем не представлял своего соулмейта.
Осень пришла в город неожиданно. Казалось, неделю назад солнце вовсю пригревало университетские лужайки, а уже сегодня небо затянуло тяжёлыми тучами, которые сполна награждали город дождями. Джейк не любил осень не потому, что впадал в хандру, а потому, что терпеть не мог промозглую погоду и ветер, забирающийся и под шарф, и под куртку, и заставляющий зябко ёжиться.
— Опять допоздна не спал? — на паре по истории зарубежной литературы Мэри подсела к нему, внимательно вглядываясь в лицо. — Снова зависал на трансляциях?
В её голосе не было упрёка, но Джейку он всё равно чудился. Он отвёл взгляд и закусил губу. Мэри попала в точку. С того момента, когда в почти всех социальных сетях появилась возможность трансляций, он с маниакальным желанием принялся отслеживать их у одного из любимых блогеров, за жизнью и творчеством которого следил последние пару лет.
— Он, наверное, ничем особым не занят, если может по ночам проводить трансляции, — заметила Мэри, доставая из сумки тетрадь и карандаш.
— Кто?
— Тэд Оушен, — она бросила на него слегка удивлённый взгляд, Джейку вновь пришлось стушеваться. Он бы и ринулся говорить о том, что вообще-то Тэд сейчас участвует в съёмках крупного проекта, что у него постоянные коллаборации с другими блогерами, что у него просто нет другого, более удобного времени, чтобы проводить трансляции, но не хотел казаться совсем повёрнутым, и потому смолчал, почёсывая нос.
— Новая? — вместо этого спросил он, цепляясь взглядом за едва видимый тюльпан на виске Мэри, угодивший лепестками в волосы.
— Да, ночью появилась, — она осторожно тронула его пальцами. — Когда он уже прекратит.
— Может, ты скажешь, кто он?
— Разве это имеет значение? Что ты сделаешь? Добавишь ему лишь новых синяков, а мне отметин?
— Я поговорю. Если он знает, то он должен считаться, что ранит не только себя.
— Он не знает, поэтому не нужно говорить.
Мэри была закрытой книгой для всех. При всей своей солнечности, она никому не позволяла лезть туда, где она не просит помощи. И помощи она никогда не просила. Джейку приходилось едва ли не клещами вытаскивать из неё хоть какую-то информацию, но она не сдавалась.
Они знали друг друга несколько лет, ещё до поступления в университет — учились в одной школе. И уже тогда Мэри ходила вся в россыпи цветочных узоров и с мягкой улыбкой, скрытой в уголках губ. Джейк никогда не видел её мрачной или подавленной, но отчётливо понимал — ему просто не дают увидеть, не более.
— Так нельзя, Мэри. Если ты его знаешь, если он рядом, то ты должна сама с ним поговорить. Он тоже ответственен за это.
Мэри не ответила, лишь сильнее опустила голову, пряча лицо за волосами. Джейк почувствовал, что перегибает палку, и заставил себя остановиться. В конце концов, он не имеет права вмешиваться туда, куда его не просят.
По правде говоря, Джейк не знал, почему природа обязывала любить своих соулмейтов. Как можно любить того, кто тебя ранит, кто заставляет твою кожу расходиться в назойливом зуде, от которого хочется расчесать всё тело в кровь, добраться до мяса, стесать весь телесный покров об острые ногти, потому что терпеть нет сил? Он не знал, как Мэри это ежедневно терпит, потому что ему хватило одного раза — тех нескольких дней, когда его собственные отметины только появились.
— Ты собираешься спать? — Гевин потушил свет со своей стороны, устраиваясь в кровати. Они жили в одной комнате ещё с первого курса, и Гевин не нарушал традиций, ложась неизменно не позже одиннадцати, говоря, что здоровый сон — самое важное.
— Позже, — Джейк мотнул головой, сидя в кресле возле ноутбука в ожидании ещё одной трансляции Тэда.
— Ты — поехавший фанатик, — беззлобно фыркнул Гевин. — Его смотрят школьницы, а не здоровые игроки в лакросс.
— Иди к чёрту.
Джейк уже давно привык к подобным шуткам и реагировал на них привычно, не обижаясь на поддевания. Да, ему нравился парень, которого смотрели в основном девчонки, но разве это было проблемой?
Трансляция началась только через полтора часа. Джейк успел сходить в душ и теперь мерно расчёсывался перед экраном монитора, делая громкость в наушниках тише — Тэд, как обычно, был шумным. Он весело рассказывал о том, как провёл день, что столкнулся во время прогулки по студии Юниверсал с Мэлом Гибсоном — «или вы уже не помните, кто это? Ну тот, который знает, о чём думают женщины, с синей полосой на половину лица», — едва не сбив его с ног.