С трона слез. Вздохнул. Велел позвать сына — царевича Ивана.
Где-то за соборами — слышно было — заржала лошадь. Топали рынды, исполняя, приказ, — вызывали царевича, гукали…
Выглянул в слюдяное оконце: перед дворцом подьячий не торопясь тыкал кулаком в рожу мужика. Царь тут же примерил на киоте: удобно ли так бить, не лучше ли — наотмашь?..
Сын вошел встревоженный, как всегда. Как у покойной царицы — матери его, дергалось лицо — тик. А может — так. Со страху.
— Где пропадаешь? — само спросилось.
Царевич махнул длинным рукавом кафтана:
— С татарином договор учиняли…
— С бритым?
— Он, батюшка, стриженый.
Улыбнулся сыновьей наивности.
— Бритый татарин…
— Стриженый…
Отвернулся от скуки.
— Брито.
— Стрижено!
— Брито!
Вяло кинул жезл. Оглянулся нехотя: царевич — на полу. Алое пятно. Почему? Пятно растет…
Вот она — та, ночная жилка: «стрижено — брито»…
Челядь прибывала. Зевнул. Ушел в терем к царице — к шестой жене.
3. ХАЛТУРЩИКИ
Автора-халтурщика отличает прекрасное знание материала и красота литературного изложения:
Царь Иван Васильевич выпил полный кафтан пенистого каравая, который ему привез один посол, который хотел получить товар, который царь продавал всегда сам во дворце, который стоял в Кремле, который уже тогда помещался там, на месте, на котором он стоит теперь.
— Эй, человек! — крикнул царь.
— Чего изволите, ваше благородие? — еще из хоромы спросила уборщица, которую царь вызвал из которой.
— Меня кто-нибудь еще спрашивал?
— Суворов дожидается, генерал. Потом Мамай заходил — хан, что ли…
— Скажи: пускай завтра приходят. Скажи: царь на совещании в боярской думе.
Пока уборщица топала, спотыкаясь о пищали, которые громко пищали от этих спотыканий, царь взялся за трубку старинного резного телефона с двуглавым орлом. Он сказал:
— Боярышня, дай-ка мне царевича Ивана. Ага! Ваня, ты? Дуй ко мне! Живо!
Царевич, одетый в роскошный чепрак и такую же секиру, пришел сейчас же.
— Привет, папочка. Я сейчас с индийским гостем сидел. Занятный такой индеец. Весь в перьях. Он мне подарил свои мокасины и четыре скальпа. Зовут его Монтигомо Ястребиный Коготь.
— А с татарским послом виделся?
— Это со стриженым? Будьте уверены.
— Он бритый.
— Стриженый.
— Бритый!..
Царь Иван ударил жезлом царевича, который, падая, задел такой ящик, в котором ставят сразу несколько икон, которые изображают разных святых, которых церковь считает праведниками.
Тут прибежали царские стольники, спальники, рукомойники, подстаканники и набалдашники…
Раздел второй: каждый сам себе драматург
Тяга широких слоев населения в наше время к писанию во что бы то ни стало именно пьес приобрела столь массовый характер, что пора уже выпустить пособие и по данной специальности, Идя навстречу многочисленным графоманам, как уже сказано, оживившимся ныне и буквально бомбардирующим все журналы, театры и издательства своими якобы пьесами, мы составили настоящий раздел нашего пособия, пользуясь которым каждый товарищ может состряпать пьесочку, которая кое-где имеет даже шансы проскочить на сцену. Чем черт не шутит, когда настоящего репертуара не хватает?..
Разумеется, написать подобную пьесу типа «как у всех» сравнительно легко. Именно рецепты таких произведений мы даем в нашем фундаментальном труде. Как увидит читатель, мы достаточно широко развиваем наше пособие: самая различная тематика может быть отображена в пьесах, построенных по нашим советам. Учитываем мы и многообразие жанров — с одной стороны, но учитываем и однообразие возможностей тех товарищей, которые будут пользоваться нашим пособием, — с другой стороны.
Некоторые либеральные театроведы и критики склонны даже относить пьесы, написанные по предлагаемым здесь схемам, к разряду так называемой «деловой драматургии» (термин заимствован из экономики, где существуют понятия «деловая древесина» и даже «деловые поросята»; в какой-то мере такие пьесы могут быть названы также «деловым свинством»). Что имеют в виду такие мыслители? Исключительно то, что штампованные пьесы, просочившись на сцену, не вызовут впоследствии эксцессов в печати и оргвыводов для организаторов и участников спектакля. А это — уже много…
Первая глава: драма
Для построения штампованной драмы берется хорошо проверенный сюжет (всегда один и тот же, независимо от среды и времени действия): кто-то чего-то не осознает, несмотря на то что ему все вокруг советуют осознать, — и так до третьего акта. А в третьем акте под влиянием кого-то или чего-то неосознающий начинает осознавать, вследствие чего возникает развязка и финал пьесы.