— Ффу… Товарищ Чекильцев, это я и без вас знаю, что он есть. А вот вы мне дайте анализ этого плана.
— Анализ, вы говорите?
— Да вы что: русского языка не понимаете?
— Хе-хе… как то есть не понимаю? Отлично понимаю, товарищ Афанасьев. Тоже скажете… хе-хе-хе… Русского языка не понимаю… это я-то… Остроумно, между прочим!
— Поймите: мы производим обследование деятельности вашей конторы. Вот вы и помогите нам; расскажите: хорошо ли работает ваш директор? На месте ли он?
При этих словах в голове Чекильцева мелькнуло: «Вон как ставится вопрос: „На месте ли“!.. Пожалуй, пора поднажать, кое-что открыть о нем…»
И он, улыбнувшись саркастически, произнес:
— Да уж, знаете, у нас тут многим приходил в голову этот вопрос…
— Какой вопрос?
— Да вот, который вы сейчас задали…
— Ну, и как же вы считаете?
— Я?..
Чекильцев чуть было не спросил: «А как считаете вы?» Но, вспомнив правила игры, удержался и только искоса глянул на председателя. Лицо председателя не выражало ничего такого, что можно было бы принять за осуждение деятельности директора конторы. Ввиду этого Чекильцев решил подождать с нападками на своего начальника.
— Хммм… да-а-а, — протянул он, — вопрос сложный… Если хотите знать, даже не нашего ума дело.
— Это почему?
— А как же? Наш директор назначен главком. Утвержден министерством. Значит, заслужил так сказать. Вошел в номенклатуру. Да! Значит, он имеет данные.
— Он имеет свои данные. А вы — свои.
— Это в каком же смысле, товарищ Афанасьев?
— Так вы в плановом отделе у себя разбираетесь, хоть немного, в работе конторы?
— Хе-хе!.. Помилуйте!.. Только этим и занимаемся.
— Вот и расскажите нам.
— Об чем именно?
— О чем хотите. Обо всем. Да что вы притворяетесь наивным таким ребенком?
— Помилуйте, какой же ребенок… Скоро двадцать пять лет, как по этому делу, так сказать…
— Что-то не заметно. Ну, рассказывайте!
— Умм… Рассказывать? Сейчас… Умм… А что именно?
— Что хотите.
— Ах, так?.. Умм… Сейчас… Да. Кхм… Ну, вот. Наш плановый отдел… умм… он по штатам располагает четырьмя единицами. По смете конторы на нас приходится триста семьдесят пять рублей в месяц зарплаты, что составляет ноль целых шесть десятых процента бюджета конторы, а с расходом на почтовые, канцелярские и командировочные расходы…
— Не то, товарищ Чекильцев, не то рассказываете!
— Разве?
— Будто вы сами не знаете!.. Так как же: будете вы говорить или нет?
— Помилуйте, я лично — с восторгом…
— Так в чем же дело?..
— Господи!.. Да разве я… Вы только прикажите…
— Ну вот, скажите: правильно работает контора, товарищ Чекильцев?
— Вот именно!
— Значит, есть недостатки. Так?
— Безусловно! Где их нет!
— Ну, вот видите. А вы нам поможете вскрыть эти недостатки?
— А? Разве?.. Хотя — да. Да, да, да, это — мой долг. Именно помочь вам вскрыть недостатки.
— Я вас слушаю.
— Слушаюсь.
— Ну?
— А?
— Говорите!
— О чем?
— Да о недостатках же!
— А они есть?
— Вы же сами сказали!
— Когда?
— Тьфу!
— Вот именно! Я всегда это самое и говорил про наши недостатки: тьфу, да и только!..
Короче, когда через девяносто три минуты, протекшие в беседе с председателем комиссии, Чекильцев покидал кабинет, председатель перешел со стула на диван, где он полулежа вытирал увлажненные лоб и шею, повторяя:
— Вот это — тип… Ну и ну… Это что ж такое, а?.. Ну и тип!
А Чекильцев, закрыв за собой дверь в кабинет, позволил себе улыбку слегка саркастического характера. И думал он теперь так: «Что, съел? То-то, брат! Не на такого напал!»
Чекильцев полагал, что матч игры в «барыня прислала сто рублей» он выиграл целиком и полностью. На расспросы сослуживцев он весело ответил:
— Полтора часа говорили… Что мог, все раскрыл. Председатель комиссии меня благодарил, руку жал…
«Если бы, говорит, не вы, прямо не знаем, как бы мы тут разобрались»…
А через сутки на доске извещений висело решение комиссии: помощника начальника планового отдела Чекильцева от работы отстранить ввиду полного незнания своего дела.
Теперь на досуге Чекильцев думает о том, что выигрыш в игру «барыня прислала сто рублей» в иных случаях означает крупный проигрыш по работе. Пожалуй, тут он прав — хитроумный Чекильцев.
Речь как самоцель
Всем известно, что извержение речи имеет смысл способствовать успеху того дела, о коем говорится в речи. А если самый процесс говорения наносит вред делу?.. Казалось бы, что в таких случаях оратору лучше замолчать. Но происходят иной раз такие эксцессы на фронте красноречия, когда оратор говорит во вред делу.