— Пока нет…
— Странно!.. Что же их могло задержать?..
Детский голос вступил еще раз:
— А вон в шаду дяди и тетя штоят…
— Где, где, где?! — нервно переспросил Лаврёнышев. — Какие дяди и тетя?..
Через полминуты он уже высовывался из окна и сладким голосом зазывал:
— Товарищ Свиристенко! Товарищ Батищев! Товарищ Карпухина! Куда же вы, друзья?.. Мы вас, можно сказать, с утра ждем…
Но представители общественности в это время уже выходили в боковую калитку. А когда сам Лаврёнышев добежал до этой калитки, все трое садились в машину.
И на вопрос шофера: «Что ж так скоро?» — Свиристенко ответил:
— Нет, не скоро… пожалуй, именно долго. Чересчур долго даже мы терпели, а — кого? Как вы думаете, товарищи?
Товарищи только вздохнули. Машина тронулась и, набирая ход, сравнительно легко оторвалась от догонявшего ее Лаврёнышева. Лаврёнышев остановился, но еще некоторое время делал рукою вслед машине пригласительные жесты: дескать, просим, ждем вас, стол накрыт и прочее. Он даже щелкал себя по горлу, обещал угостить вином…
Пассажиры машины молчали с полчаса. А потом Карпухина, так сказать, подбила итоги:
— Вот что значит, если зайти к иному… со стороны кулис…
И все трое представителей общественности грустно покачали головами.
Тяга к дружбе
Стало известно, что освободившуюся комнату отдали научному сотруднику. Обитатели квартиры чувствовали себя польщенными званием будущего соседа, хотя никто его не знал.
Когда в утро переезда непривычно широко раскрытые двери, пропустив ставший на дыбы матрац, обнаружили жену ученого, озабоченную, в сбитой на сторону шляпе, с баулами в руках, — Мария Степановна Хвиснева из крайней по коридору комнаты уже стояла в прихожей, воспроизводя своей улыбкой хлеб-соль.
— Наконец-то вы! — сказала Мария Степановна. — Я вас так ждала: ну, думаю, будет хоть еще одна интеллигентная дама в квартире. — И, понизив голос, добавила: — Без вас тут буквально задыхаешься — такая грубая публика, все рабочие… И привет профессору!
Через полчаса Мария Степановна просунула в комнату новых жильцов свою голову в мелких кудряшках. Голова повертелась, осмотрела все и зашептала:
— Еще скажу: не доверяйте Милохумовым — ихняя комната сейчас из прихожей. Сам — алкоголик, а у самой любовник и характер.
Под вечер, когда научный работник с женой сидели в прибранной уже комнате, что-то зашуршало в замочной скважине, и через пять секунд дверь приоткрылась. Мария Степановна снова просунула голову:
— Я смотрю, ваш чайник долго так не кипит, то пойдемте лучше ко мне почайпить. Милости просим без церемонии, как соседи и интеллигенты!
Ученый вежливо отказался, сославшись на усталость.
Наутро новая жиличка заметила исчезновение корзины, оставленной в коридоре. Корзина нашлась на черной лестнице, и была сильно помята.
— Это я выбросила, — сухо сказала Мария Степановна. — Вы не хотите со мной быть в дружбе, чай пить брезгуете… Вообще, видно, чересчур об себе понимаете, что есть наука. Тогда и колидор занимать я не позволю!
В течение трех дней после этого Мария Степановна старалась насолить новым жильцам: она подливала воду в суп, прятала и грязнила посуду, крала письма, пачкала мебель и многими другими способами мстила за отвергнутую дружбу. А на четвертый день совершенно неожиданно голова Марии Степановны просунулась по-прежнему в комнату новых соседей:
— Что это ваш чайничек долго так не кипит?.. Может, зайдете ко мне почайпить? Нехорошо нам, интеллигенции, жить совершенно врозь, перед людьми даже довольно совестно…
Поскольку приглашение и на сей раз было отвергнуто, Мария Степановна немедленно возобновила военные действия с тем, чтобы через неделю опять предложить мир. И снова мир был отвергнут.
Но однажды к новым жильцам пришли гости. Их праздничный вид и веселые голоса, суета хозяев вызвали зависть всей квартиры.
Забрав с кухни чай и приготовленное там угощение, ученый и его жена скрылись в своей комнате. Очень скоро в дверь постучали резко и громко.
— Граждане! Довольно даже бессовестно, — послышался голос Марии Степановны, — довольно даже хамство становить галоши в колидоре, чтобы с их текли лужи!
Гости неловко замолкли.
Жена ученого вышла на кухню. Стараясь сдержаться, она сказала Марии Степановне: