Колхозный очерк еще больше, чем индустриальный, требует оптимизма и бодрой уверенности автора в том, что все улучшается в данном колхозе. Конечно, если и на самом деле в колхозе обстановка и успехи приличные, тогда задача не так уж трудна. Гораздо сложнее описать плохой колхоз в таком виде, чтобы читателю показалось бы, будто все обстоит отлично. Однако практика знает и такие решения.
Вопрос упирается только в тональность, сказали бы мы, и стиль очеркиста. Например:
— А вот наш коровник, — добродушно сказал председатель колхоза «Красный кое-как» Памфил Прохорович Пупняев и ткнул пальцем куда-то вправо от себя…
Действительно, на голом этом участке легко можно было увидеть серые очертания полусгнившего деревянного строения. Добрая русская солома, позеленевшая от старости, свешивалась над его стропилами, заменяя крышу и потолок. Впрочем, как мы вскоре убедились, солома не мешала жизнетворящим солнечным лучам проникать в коровник, ибо в иных местах она уже прогнила, а там и сям просто отсутствовала, что создавало для скота отличные гигиенические условия: обилие воздуха и солнечного света.
Не по годам бодро перелезши через кучу жидкого навоза, преграждавшего путь в коровник, председатель колхоза гостеприимно пригласил нас войти туда:
— Перелезете, что ли? А то давайте руку…
Специфический запах крупного рогатого скота приятно щекотал наши ноздри. Навстречу нам мычали на разные голоса небольшие, но очень исхудавшие коровенки. Пожилая женщина, одетая в нечто пятнистое, что, очевидно, когда-то было одноцветным халатом, пинала ногою бурую комолую корову, ласково приговаривая:
— Чтоб ты сдохла, окаянная!.. Напасти на тебя нет!..
— Лучшая наша коровница, — отрекомендовал нам Памфил Прохорович эту женщину, — по крайней мере, ничем коров не бьет, кроме как своей ногою… Эй, эй, тетка Лукерья, ты помело-то убери, она и так тебя подпустит… А теперь не желаете ли поглядеть, как у нас содержатся телята?
Мы согласились поглядеть на телят. И предколхоза ласково, почти заискивающе спросил у коровницы:
— Телята-то у нас куда делись?
— На кудыкину гору ушли! — со свойственным колхозникам мягким юмором ответила тетка Лукерья. — Они же все — в чесотке…
— Да, вот лечим теперь телят. И неплохо лечим, — снова обратился к нам Памфил Прохорович. — Прошлый месяц пришлось прирезать пятерых телок и бычка. А в нынешнем месяце пока только двоих освежевали… Лучше к ним, конечно, не ходить, а прямо пойдем поглядим на силосную яму…
— Чтоб вы провалились в эту яму! — явственно донеслось до нас со стороны тетки Лукерьи.
Поблагодарив ее за добрые пожелания, мы тронулись дальше…
Ну, тут все ясно.
В научном очерке положен оптимизм еще больший, нежели в колхозном, и насыщение непонятными терминами более сильное, нежели в очерке индустриальном. Впрочем, в противоположность автору индустриального очерка, сочинитель научного описания имеет право открыто декларировать непонимание того, о чем пишет. В частности, медицинский очерк пишется так:
НЕТ БОЛЬШЕ НАСМОРКА!
Сорок пять лет тому назад двадцатидвухлетний Саша Пурыскин потерял взаимность в любви из-за не вовремя пришедшего насморка. Можно сказать, он прочихал любовь своей невесты: как начал чихать в опере Зимина на первом акте «Фауста» с участием Шаляпина и Неждановой, так и дочихал до дуэли с Валентином (3-й акт). Тут невеста, багровая от смущения, попросила студента Сашу покинуть кресло восьмого ряда подле нее. Саша, согнувшись в три погибели, убежал из зала. А на другой день ему было отказано в руке и сердце и даже — от дома…
С тех пор доктор медицинских наук профессор Александр Капитонович Пурыскин избрал своей специальностью борьбу с этим неприятным заболеванием — насморком.
Кто из нас не чихал и кто из нас, чихая, не проклинал глупую и пошлую эту болезнь?.. Но Александр Капитонович посвятил свою жизнь уничтожению этого бича человечества. Тридцатилетние поиски не приводили ни к чему или — почти ни к чему. Но тут подоспел расшифрованный ныне атом. Когда А. К. Пурыскин прочитал в научном журнале про изотопы, он и сам топнул ногой и воскликнул:
— Вот оно! Насморка больше не будет!
И весь коллектив Научно-исследовательского института носа, уха и пупа, умеющий понимать своего шефа с полуслова, прослезился вместе с профессором. Нечего греха таить — кое у кого на почве радостной перспективы возникло нечто, подобное короткой вспышке насморка. Во всяком случае, носы у трех-четырех товарищей увлажнились…