Выбрать главу

— Но это, может быть, были уже последние сопли человечества! — бодро резюмирует Александр Капитонович. — Скоро этого бича носоглотки не будет вовсе. Загадка насморка решена нами!

…Облачившись в стерильно-чистые белые комбинезоны, мы входим вслед за профессором в затемненный процедурный зал. Там и сям стоят откидные кресла, а на них полулежат больные, однообразно хлюпающие носами. Но что это?.. Вот прошло десять минут, как мы находимся здесь, и так хорошо всем известные чавкающие звуки насморка всё редеют, редеют и наконец совсем затихают. Процедура окончена.

Больные обступают Александра Капитоновича и со слезами на глазах, выступившими теперь отнюдь не на почве насморка, благодарят профессора за то, что он избавил их от такого бича, как сопливость. Да, обычно ведь и слезы сочетаются с легким посапыванием и носовыми выделениями. Но тут мы не видим ничего подобного: все плачут, а ни у кого не покраснел нос. Ни единой капли не видно на усах — бритых или не бритых, под ноздрями женщин любого возраста…

Но как же достигается такая стопроцентная денасморкизация? С этим вопросом мы, естественно, обратились к А. К. Пурыскину. Профессор ответил нам так:

— Вы видите эту трубку, которая выходит из того утолщения бака-яйца на уровне ваших глаз? Из нее-то и брызжут нейтронопротоны прямо в носовую полость больного примерно с быстротой двенадцать-восемнадцать тысяч квантоамперошухеров в секунду. И, поступая на слизистую оболочку облучаемого субъекта, они превращаются в кисловатые купоросы с уклоном в марганцевую альфа-эмульсию. И вот вам результат: явления насморка исчезают бесследно, и притом раз и навсегда…

Мы вышли вместе с излеченными пациентами в постпроцедурник. Это — большая комната, где отдыхают после волнений изотопнутые индивидуумы. Наше внимание привлек пожилой гражданин. Назовем его товарищ Пэ. На наш вопрос старик ответил, не в силах скрыть свою радость:

— Пятьдесят шесть лет я ждал этого момента. Меня еще в детстве дразнили сопливым. Не допускали до некоторых видов работы в системе народного питания, где я служу. А теперь… Теперь моя судьба круто пойдет кверху… Спасибо профессору Пурыскину за то, что он натворил с моим носом!..

А сидящий рядом с ним веселый молодой пациент шутит:

— Да уж, знаете, наш профессор оставил с носом этот самый насморк, а нам всем возвратил носы по прямому назначению. Теперь я и нюхать могу, и без галош выходить в дождь, и… и… чихать мне теперь на все простуды! — неожиданно закончил он, быть может нелогично по форме, но очень верно по существу…

Г. Очерк авиационный (оборонный)

В таком очерке должна присутствовать полная непонятность того, что описывается. Зачем? А в видах сохранения военной тайны. А не разглашая военной тайны, очеркист не разглашает одновременно и собственной полной неграмотности в данном вопросе. Как видите, обоюдная польза. Пишется авиаочерк примерно так:

…В кабине самолета последней конструкции ЛЯП-18, можно сказать, целая лаборатория. Тут тебе и разные винтики, и ручечки, и пружинки, и пробирки, и колесики, и рычажки, и висюльки, и пипочки, и пупочки. Разобраться в такой чертовщине нет никакой возможности, да и не надо: каждая пупочка, каждая пипочка сопряжены с секретами нашей обороны. Я гляжу на все это и стараюсь не запоминать ничего…

А вот пилот майор П. С. Кадушечный чувствует себя среди этих штук как дома. Он снисходительно позволяет мне дотронуться до какой-то рукоятки. Но в этот миг в наушниках у Кадушечного трещит непонятный мне сигнал. И майор добродушно говорит мне:

— А ну, давай от самолета!.. Быстро!

Майор захлопывает дверцу. И я, отходя в сторону, еще вижу, как он с посерьезневшим лицом хватается за разные там шишки и провода… Секунда — и оглушительный рев дает нам знать, что ЛЯП-18 уже в воздухе…

Задрав голову кверху, я тщетно ищу в небе хотя бы малую точку… Только белый дымный хвост, протянувшийся к горизонту, как бы дразнит меня:

— Что, брат?.. Прошляпил? Видишь: был самолет и нету. А ты стой на месте, как остолоп…

Где теперь пролетает майор Кадушечный? — приходит мне в голову. И, как бы прочитав мою мысль, мне говорит инженер-конструктор Ф. Ф. Жуевцев, очутившийся рядом со мною:

— Наш-то майор поворачивает над Конотопом, чтобы завернуть в Тюмень…

Человеческий мозг не в силах воспринять такую быстроту, и я откровенно признаюсь читателям, что мало чего понял в новом самолете… Да и вам оно ни к чему, дорогие читатели!