– Ну же, давай, мне нужно ещё немного, ещё совсем чуть-чуть… – глаза рыжеволосой лихорадочно блестели.
Её ногти впились мне в кожу руки и вдруг я почувствовала дикую, просто адскую боль.
– Что вы творите? – я принялась сопротивляться, дёргая рукой, пытаясь хоть как-то выкрутиться из хватки.
Я была похожа скорее на раненного зверя, чем на человека.
Опустила взгляд и увидела, что я лежу на старинной кровати под одеялом, а в мою руку вцепилась железной хваткой сумасшедшая незнакомка. От её пальцев шёл красный свет, он окутывал мою кисть, будто проникая под кожу.
Я жутко испугалась и начала вырываться ещё активнее. Но силы будто покидали меня с каждой секундой. От чего-то я подумала, что, если женщина не прекратит, меня оставят не только силы, но и жизнь.
Вдруг дверь скрипнула.
Рыжеволосая тут же убрала от меня руку, красное свечение пропало, будто его и не было.
Она подскочила и направилась навстречу вошедшему.
– Сынок! Я думала ты отдаёшь распоряжения слугам. Вот, решила навестить эту малахольную. Кажется, ей совсем плохо. Скоро отдаст богам душу.
Мне действительно было плохо. Мало того, что я не понимала где я и что происходит, так ещё и всё болело. Я даже руку поднять не могла без усилий. Слова давались с трудом.
Когда мне удалось повернуть голову, я увидела, что мужчина лет тридцати смотрел на меня пронзительными глазами. Такого странного цвета, что я не могла и определить его.
Будто сморишь в глубины расплавленного янтаря. Чистое незамутнённое золото.
Длинные белые волосы ниспадали на плечи незнакомца. Очень необычный серебристый цвет, никогда такого не видела. Одет он был в старинную одежду, как и женщина.
– По-о-могите, – выдавила я едва слышно. Напряглась и протянула к нему руку.
– Актриса! Только что грозилась меня убить, как выздоровеет, а теперь просит помощи! – всплеснула руками рыжеволосая. – Посмотри на неё, сынок! Вот же дрянь!
Я грозила кого-то убить? Какой бред!
И почему она зовёт этого мужчину сыном? Они же почти одного возраста. Рыжей должно быть по меньшей мере пятьдесят, чтобы называть его сыном.
Хотя её голос… он действительно был немного странный. Будто она старше, чем кажется. Такой мимолётный нюанс, но я подметила его.
Ничего не ответив женщине, высокий мужчина шагнул ближе.
– Ты сама виновата в том, что с тобой происходит, Изабелла, – ответил он низким, хрипловатым голосом, окидывая меня нечитаемым взглядом.
Разве мы с ним знакомы?
Да и полным именем меня называли редко. Оно было необычным для России. Меня назвали в честь бабушки испанки. От неё же мне досталась яркая внешность, смуглая кожа и чёрные волосы. Вот глаза у меня были синие, как у отца.
– В чём виновата? Вы кто? – я подняла взгляд.
– Если бы ты не отдала душу чёрной магии, ничего бы этого не было, – спокойно пояснил мужчина.
Я подумала, что брежу. Какой ещё чёрной магии? Он что с ума сошёл?
– Вы не в себе. Сейчас же вызовите врача! – я вложила в голос всю силу накопившейся внутри злости. – Если вы меня похитили, учтите, вам несдобровать!
Маньяки! Это какие-то маньяки!
– Совсем сбрендила, – покачала головой рыжеволосая. – Оставим её, Маркос. У неё начался бред. Лекарь говорил, что ей осталось недолго.
Тот, кого назвали Маркосом вопреки уговорам подошёл ещё ближе и склонился к моей постели. Я увидела в его позе, глазах некое сожаление. Но обо мне ли?
– У тебя были лучшие лекари столицы, жена. Но таким как ты ничто уже не поможет. Хотя бы на смертном одре скажи – как спасти нашу дочь? Как исправить то, что ты с ней сделала?
Он назвал меня женой? У меня есть дочь?
Я точно сплю. Даже прикусила щёку изнутри, надеясь проснуться.
Маркос поднял руку и коснулся моей щеки:
– Вижу, тебе плохо. Вспомни, когда-то мы любили друг друга, Белла. Хотя бы ради этого… скажи, как помочь малышке.
Я затаила дыхание, едва соображая, что нужно этому человеку.
Его прикосновение ощущалось как ожог. Всё моё тело напряглось, будто вспомнило Маркоса.
Сейчас мужчина не был в тени комнаты. Свет из окна падал на его лицо, обрисовывая контуры. Жёсткий рот, напряжённые скулы, лёгкая небритость, невероятные глаза.
Он был красив, но не той красотой, что я привыкла. Скорее необычной. Почти звериной. Опасной. На него хотелось смотреть.
– Она не соображает, сын, – в голосе рыжей была тонна лживого сочувствия. – И на дочь ей плевать, ты же знаешь. Всё что волновало мою дорогую невестку при жизни – любовники и собственные удовольствия.