Все с каким-то ужасом смотрели то на шкуру, то на Нана. Им изредка попадались гуанако с белой шерстью, и тогда эта шерсть шла на шапку шамана. Но говорят, там белых гуанако много. Нана расправил шкуру и задумчиво произнес:
— Эти белые гуанако не похожи на наших, их пригнали люди, пришедшие на землю племени. Они выгнали с пастбища наших гуанако. Надо известить все роды.
Вероятно, уже тогда Нана ощутил особую тревогу за свой народ. Гуанако, за которыми они охотились, исчезли с этих пастбищ, охотиться на белых гуанако — значит воевать с пришельцами, но у них огненные палки. Он стал думать о необходимости быть осторожным и поискал глазами сына, которого еще не видел, вернувшись с охоты.
— Куанип! — позвал Нана, но никто не ответил.
Поднялась жена и с дрожью в голосе сказала, что Куанип с утра пошел проверять силки и не вернулся. Уже наступила ночь, и над Млечным Путем висели недвижные Магеллановы облака.
Примерно в то же время с фермы Джулио Поппера в миссию прискакал гонец. Хозяин фермы просил срочную медицинскую помощь.
Я еще новичок в здешних местах, но уже многое слышал о Поппере. Он прибыл на остров более пяти лет назад. Откупив у аргентинского правительства обширные участки пастбищ, которые не принадлежали правительству, а были собственностью племени она, он завел овцеводческую ферму.
По слухам, доходившим в миссию, Поппер расширил свои владения, сгоняя огнеземельцев, уничтожая их, как «воров его стада», так он объяснял властям. Он держал на содержании целый отряд карабинеров. За пять лет они успели не только разогнать, но и уничтожить многие стада гуанако, находившие приют зимой в долине.
Карабинеры постоянно сопровождали пастухов с отарами, имея приказ хозяина стрелять в каждого туземца без предупреждения.
Когда патер предложил мне поехать к нему, я быстро собрался, не думая тогда о слухах, помня лишь одно, что там больные.
Ферма находилась сравнительно близко от миссии.
Через несколько часов я вместе с сопровождающим приехал на ферму. Угрюмое двухэтажное бревенчатое здание располагалось за высоким забором. От него отходили разные подсобные пристройки. В толстом заборе были прорезаны отверстия наподобие бойниц. Двор меня поразил сходством с военным лагерем. По нему расхаживали вооруженные люди, в противоположных углах горели костры, ружья стояли в козлах.
Сопровождающий провел меня наверх, в комнату, где я увидел человека, лежащего в постели. Грудь его была небрежно забинтована. Навстречу мне поднялся высокий с пышными усами черноволосый мужчина. Римский нос выдавал в нем итальянца, в то же время в нем чувствовалась какая то примесь германских черт… Голосом, привыкшим отдавать команду, он произнес:
— Доктор, Джулио Поппер, будем знакомы! Мой брат ранен стрелой туземца. Прошло три дня, рана гноится. Мы беспокоимся, не отравлены ли стрелы?
Я не подал ему руки, кивнул головой и начал осмотр. Как я и думал, отравления не было, просто грязная тряпка, служившая бинтом, способствовала загноению раны. Окончив перевязку, я с усмешкой задал вопрос хозяину:
— Господин Поппер, почему у вас такая военная охрана?
Хозяин оживился.
— А как же, доктор! Мы живем как на вулкане. Туземцы каждый день готовы напасть на нас. Вот и третьего дня. Мои люди пасли овец, а они открыли по ним стрельбу из луков. Недаром я дал приказ моим парням стрелять без предупреждения. Вы человек новый, но что ни говорите, а правительство правильно поступает, разрешая отстрел этих туземцев!
Да, я не ошибся, он так и употребил этот термин охотников «отстрел». Меня передернуло.
— А вы знаете, что у этого народа, кроме луков и стрел, которые они редко пускают в ход в битвах между собой, нет никакого другого оружия. Ни ямана, ни алакалуф не изобрели его. Им оно не нужно. У них есть только охотничьи предметы!.
— Тем лучше! — Джулио обратился к брату: — Я тебе говорил, какие дикари эти туземцы! Тем лучше для нас.
Он самодовольно улыбнулся. Я тут же хотел сказать что-то резкое, но крик, донесшийся со двора, со стороны сарая, отвлек меня.
— Что это?
— Не волнуйтесь, доктор! Там умирает чернокожий от тифа. Джулио встал, вероятно, рассчитывая пригласить меня к столу, который накрывали в соседней комнате. Но я уже бежал по лестнице вниз. Я врач. К сожалению, я уже был не нужен. Его крик был последним криком.
Наступила ночь, и мне пришлось остаться здесь. Я плохо спал. Мне не верилось, что индейцы напали сами. Они никогда этого не делали. Вероятно, они пошли охотиться. Что же им делать, если гуанако разогнаны, а есть нечего. Они стреляли овец, думая, что это гуанако, не спрашивая у их хозяев, хорошо это или нет, ведь никто не спросил индейцев, когда их земли продавали или отдавали колонистам.