— Прекрати мам, ну что за глупости, — укоризненно проговорила мама Гриши, — идём скорее в дом, я проголодалась.
Гриша наморщил лоб поднимаясь по скрипучим, деревянным ступенькам крыльца и думая о том, что сказала бабушка. Даже ему, одиннадцатилетнему мальчику её слова показались детской страшилкой из сказок, и всё же было в той старухе что-то чужое и настораживающее.
Сразу после обеда мама уехала, она помахала им с бабушкой рукой из окна машины и через мгновение уже скрылась за холмом. Начались такие же долгие и скучные дни, хотя они наверное и не заканчивались. Гриша полез на чердак, и там, среди старых вещей, в красноватом отблеске закатного солнца, проникающего через вырубленное деревянное окно, выходившее на козырек крыльца, окутанный странным чувством тоски, он вдруг ощутил, как на него с новой силой, обрушиваются воспоминания. Точно картины на песке они оживали, обретая контуры, играли в лучах солнца перед глазами, и Гриша видел брата, достающего откуда-то из-под завалов пыльную коробку шахмат. В голове прозвучал детский голос: “Но я не умею играть в шахматы, — это был его собственный голос, в ответ послышались слова брата, — ничего, я тебя научу”.
Гриша полез копаться в старых вещах и вынул оттуда те самые шахматы. Прикасаясь к деревянной коробке с бронзовым крючком, он испытал то самое тянущее чувство, которое по обыкновению испытывает человек тоскующий по минувшему безвозвратно прошлому.
Воспоминания возникали словно кто-то вырисовывал их невидимой рукой, и мальчик видел добродушную улыбку брата, переставляющего резные фигуры причудливой формы на деревянной доске в бежево-чёрную клетку, а потом всё та же незримая рука проводила ладонью, и картина в миг смазывалась, исчезала, оставляя лишь грусть. Так и просидел мальчик до самого позднего вечера переставляя фигуры и играя сам с собой, пока его не позвала бабушка на ужин. Поев, он лёг спать и сны его были красивые, но печальные.
2.
На дворе было начало июня, лето во всём его цвете набирало силу, а вокруг мальчика тем временем начинали сгущаться тучи.
Гуляя в лесу, длинная полоска которого виднелась, стоило лишь немного отойти от деревни и перейти речку, мальчик, пребывая в задумчивости, забрёл в ту часть леса, которую они с бабушкой по обыкновению всегда обходили стороной.
Естественно, бабушка не знала, что мальчик отправился шататься по лесу в одиночку, Гриша сказал ей, что поехал кататься на велосипеде и обещал не уезжать далеко, теперь же велосипед валялся прикрытый густыми зарослями в кювете.
Узкая тропинка под сводами орешника уводила куда-то в глубь, и мальчик с интересом шёл по ней уходя всё дальше от асфальтовой дороги и знакомых полянок. Лес понемногу дичал, и Гриша уже сам перестал понимать куда он идёт и что хочет отыскать в конце поросшей снытью дорожки. И вот наконец он вышел на небольшую полянку, окружённую дремучими ёлками, посреди которой в какой-то задумчивости подобной сну одиноко стоял рогатый деревянный столбец с потемневшим основанием, вкопанным в землю и обложенным запачканными камнями. Рога были примотаны к нему лоснящейся пеньковой верёвкой, а в изголовье проглядывались грубо вырезанные черты человеческого лица. Под ногами тихо потрескивали пожелтевшие иголки, сухие скелеты ёлок торчали словно могильные кресты, от земли пахло сыростью.
Приблизившись, он ужаснулся, на гладких булыжниках, вперемешку с перьями и пухом, была свежая кровь, рубиновая и густая она медленно стекала вниз, впитываясь в землю. На мгновение ему даже показалось, что корни рядом стоящих деревьев жадно тянутся к этому кровавому алтарю расползаясь по земле окаменелыми щупальцами.
Гриша дотронулся до изрезанного трещинами столбца. Сей же миг поднялся сильный ветер, он закачал ветви и стволы высоких дерев скрипели под его напором. Всё вокруг потускнело, словно пряный, жаркий день за мгновение превратился в тёмные, холодные сумерки в преддверии ночи. Мальчик держал идола не в силах оторвать руки, пребывая в каком-то неведомом трансе. И тогда в глубине леса возник рогатый силуэт. Он недвижимо стоял в тени дерев, застыв между вытянутых сосен.
— Чего ты хочешь? — спросил неведомый голос, утопающий в шуме листвы.
— Увидеть брата, — без колебаний отвечал мальчик.
Тёмная фигура двинулась на него, птицы рванулись из густых зарослей, и Гриша с величайшим усилием смог отдёрнуть руку.
Теперь в лесу снова стоял медовый день. Теперь казалось, что там, в густых, сонных зарослях нет и никогда не было никакого рогатого лиха, что всё это лишь игра света, и его тело — это бесплотная тень корявых деревьев, а рога его не больше, чем узловатые ветки, будоражащие воображение. Тогда там, поодаль в этих непролазных кустах, послышались шаги, трава шелестела, приминаемая тяжёлым сапогом, кто-то быстро приближался.