— Ах, няня! — и Мина разрыдалась На плече доброй старушки. Но это были уже не слезы отчаяния, а слезы благодарности.
— Няня, — шептала Мина, — милая няня…
— Не надо плакать, — просила Гангу, вытирая ей слезы ласковыми движениями. Так утешает своего ребенка мать.
— Идем, родная моя.
Две женщины, старая и молодая, обнявшись, пошли по дороге в город. Солнце поднималось над их головами, обещая наступление нового дня.
Старая Гангу жила в крохотной хижине на самой окраине. Но ее скромное жилище представлялось Мине дворцом, ведь там были стены, крыша и можно было приклонить голову.
Няня открыла дверь.
— Проходи, дочка, — сказала она.
Мина вошла, в нерешительности остановилась у дверей. Няня зажгла огонь в керосиновой лампе, сказала:
— Почему ты стоишь у дверей? Садись. — В ее голосе были тепло и ласка.
Мина села на лавку и тяжело вздохнула.
— Бедная девочка! — прошептала няня печально.
МИНА И ГАНГУ
Мина осталась жить у няни. Старая женщина ходила за ней, как за собственной дочерью. Возвращаясь вечером из хозяйского дома, она приносила еду: бобы и лепешки. Еды было немного, но няня подавала ее так, словно это были самые изысканные яства.
— Ешь, доченька, — говорила няня. — Ешь, родная.
И ласково смотрела на нее.
— А ты, няня?
— Я сыта.
И не понять было, правду ли она говорит.
По утрам, когда Мина еще спала, няня Гангу уходила на рынок, чтобы купить чего-нибудь съестное для Мины. Денег у старой женщины было мало, но ее все знали и часто давали продукты в долг.
— Как твоя дочь, Гангу? — спрашивали ее.
— Чувствует себя хорошо, — отвечала няня. — Спасибо вам, добрые люди.
Здесь, среди простых людей, не было зависти и зла, и каждый старался помочь, чем мог.
А Мина, несмотря на заботу, не знала покоя и худела. Переживания мучили ее, они были болезнью, от которой не придумано лекарств. Возвращаясь с рынка, няня обнаруживала девушку лежащей на кушетке. Глаза ее были открыты, но в них — ни радости, ни жизни.
— Уже утро, — говорила няня, делая вид, что не замечает ее состояния. — Пора завтракать.
И только тогда Мина поднималась, но делала все механически, словно во сне.
Старая няня жалела девушку, но не знала, как ей помочь. Однажды она решила заговорить о Мине с ее дядей. Тот ни разу не вспомнил о племяннице, которую выгнал из дома, по крайней мере никогда не упоминал о ней вслух, словно ее никогда и не существовало.
— У вас чудесные дети, — сказала однажды Гангу. — Они чувствуют, что родители их любят, и растут вам на радость.
— Да, — ответил он с улыбкой, еще не понимая, о чем пойдет разговор.
— Какое счастье — иметь кров и чувствовать любовь, — продолжала няня. — И как тяжело, когда все от тебя отвернулись.
— Что такое, Гангу? — насторожился Санд. — К чему ведешь разговор?
— Сердце мое обливается кровью, когда я вижу страдания несчастной девушки.
— О какой девушке ты говоришь?
— О Мине.
Услышав имя Мины, он побагровел и крикнул:
— Как ты смеешь говорить о ней? Об этой бесстыднице! Она опозорила меня и мой дом!
— Ах, мой добрый хозяин, — отвечала печально няня. — Ведь нет ее вины в том, что произошло. Злой рок обрушился на голову несчастной.
— И слышать о ней не хочу!
— Всевышний любит милосердных.
— Но не любит глупых! Даже если ей будет совсем плохо и смерть будет дышать холодом в ее лицо — даже тогда я не протяну ей руку помощи.
— Но почему?! — с удивлением воскликнула няня.
— Она неблагодарностью ответила за добро!
Санд, наверное, и вправду считал себя очень добрым человеком. Очень удобно, творя зло, считать, что делаешь это в ответ на нанесенные обиды.
— И еще, — продолжил он. — Ты нянчила меня, Гангу, теперь ходишь за моими детьми, но поверь мне, что, даже несмотря на все то, что ты сделала для нашей семьи, я выгоню тебя, если ты еще раз заведешь разговор о проклятой девчонке.
— Я не боюсь этого, мой господин, — кротко, но твердо ответила няня. — Добрые люди помогут дожить мне отпущенный срок, и найдется кому закрыть мне глаза в скорбную минуту.
Она все же надеялась, что сердце хозяина дрогнет в какой-то момент и он пожалеет несчастную сироту. Но тот был непреклонен и с каждым разом сердился все сильнее.
Гангу не знала, что дело не только в нем. Тот однажды передал свой разговор с няней жене, и та спросила, насторожившись:
— И что ты собираешься делать?