Сначала Катерина изменилась в лице: она насупилась, глядя на Веру из-под бледных бровей, а затем надменно вздернула подбородок, показывая ей тем самым, на чьей, все-таки, стороне преимущество.
– Ты бредишь. Ты… бредишь. Садись. Мы с этим разберемся.
– Ну признайся уже, что узнала меня. Зачем продолжать прикидываться? Неужели тебе не было страшно, одиноко, тоскливо? Я очнулась там, дома, одна, вот такая, без тебя. Мне было страшно! – Вера прижала свободную руку к груди. – Я искала тебя по всему городу, но тебя как будто перестало существовать! И вот, когда я нашла тебя, ты продолжаешь надо мной издеваться?!
Катерина молча смотрела на Веру. Губы ее сложились в тонкую нить, а взгляд остыл. Видимо, она еще не придумала, что сказать, но Вера всегда была готова к нападению.
– Где ты живешь? С кем? Как ты оказалась в Петербурге? Почему? Почему мы поменялись возрастами? Почему оторвались друг от друга? Неужели тебя не мучали этим вопросы? Я ни за что не поверю. Если в тебе, дочурка, есть хоть капля человеческого, ты задумывалась об этом.
Дыхание Катерины учащалось: ее ноздри раздувались при каждом вдохе и наливались кровью. Но она продолжала хранить молчания, к удивлению и опасению Веры, слушая ее внимательно.
– Ты загадала это. Так? Загадала? – Вера подошла к столу. Ее била дрожь. – Ну, признайся, Катя. Все кончено. Никого здесь нет. Только ты и я. Мать и дочь, которые…
– Ненавидят друг друга. – Закончила она металлическим голосом, упавшим Вере прямо на сердце.
Вера оторопела. Сначала ее слова ударили ее, а затем успокоили – она признала.
– Да, мама, а что ты хотела услышать от меня? – Она сардонически улыбнулась, а потом начала ее передразнивать. – Ой, мама, я так скучала, мама, мне было так страшно, мама, мама, мама, мама, мама!.. Так вот – нет! Нет, это все не так! Думала, я упаду к твоим ногам, думала, все будет как в этих тупых мелодрамах для смазливых девчонок? Что мы обнимемся и будем рыдать от счастья, что, наконец, нашли друг друга? Ха-ха-ха! Господи, ты такая наивная!
Вера молча смотрела на свою дочь, уже не имея ни малейших сомнений в том, что это действительно Катя. Ее слова уже не били кнутом по ее и без того израненной душе, – она к этому привыкла, – но доставляли ей радость, ведь она, наконец, признала! Признала!
– Что, – Катя приподнялась со стула и уперлась руками в стол, – думала, напялишь мои шмотки и явишься ко мне с подготовленной речью, и все? А? Нет, мамочка. У меня, наконец, есть все, что я хотела.
– И что же это? – Спросила Вера, конвульсивно сглотнув.
Катя оскалилась, и от ее беспощадной улыбки у Веры все похолодело внутри.
– Свобода.
Между ними на какую-то минуту воцарилось молчание, необходимое для того, чтобы перевести дух обеим. Затем Катя спросила, полностью поднявшись:
– Зачем ты хотела меня найти?
Вера открыла рот, но испустила лишь пустой звук.
– Зачем? – Продолжала Катя. – Неужели тебе плохо быть вот такой, молоденькой? Хоть похорошела.
У Веры вырвался нервный смешок.
– Ты стала еще наглее.
– А что? – Катя засмеялась. – Имею теперь право. Взгляни на меня. Я взрослая, независимая, самодостаточная. Я нравлюсь мужчинам, мужчинам обеспеченным, готовым подарить мне что-то более ценное, чем их кредитная карточка. Я работаю там, где и всегда мечтала, а вот ты об этом даже не подозревала никогда. Ты и не интересовалась. Тебе всегда было плевать на меня.
– Не правда, Катя, это не правда…
– Да ну?! – Вскрикнула она. – Хочешь сказать, что была образцовой матерью? А ты не переоцениваешь себя, мамочка?
Чем больше она говорила, тем быстрее Вера тратила силы. Теперь она была уверена в победе, но только не своей.
– Удивительно, какой папа красивый. – Сказала Катя вдруг тихим голосом. – Как мне жаль, что я раньше не видела его. Как жаль, что увидела его только сейчас. Вот это – твое самое главное преступление.
Слезы встали в горле Веры. Она чувствовала – еще словечко, и ее прорвет.
– Он такой вежливый, общительный, интеллигентный. Видела, как он держался со мной? Он был настоящим джентльменом. Он принимает тебя за меня, конечно. Только это меня гложет – ведь это я его дочь. Поражаюсь, как он мог тебя любить, такую скрягу.
Вере хотелось что-то сказать, но она боялась, что ее голос сорвется и она заплачет, а это уже поражение. Она не может так быстро и легко сдаться. Нужно перестать слушать ее, нужно приложить все оставшиеся усилия и охладить пыл.
– Долго ты ждала, чтобы сказать мне это? Почему не сделала этого раньше, когда все было на своих местах? Боялась, что я влеплю тебе не одну, а две пощечины?