Зато отвлекались мужчины.
Они постоянно прерывались, переговаривались, шутили, откладывали вилки и ножи, будто насытившись, но вновь возвращались к еде.
Вера ела жадно.
Никогда еще она не чувствовала такой животной потребности в пище.
В голове у нее пульсировало: «Это все растущий организм». Мысль эта казалась ей абсурдной, но в то же время верной. Как никак, она снова подросток... Или желудок все же решил взбунтовать, пережив годы скудного питания.
Не обращая ни на кого и ни на что внимания, она же своим поеданием привлекла внимание спутников. Они то и дело поглядывали на то, с каким аппетитом она жевала, облизывалась, чуть ли не зубами врезалась в вилку.
Но и это случилось.
В какой-то момент она взвизгнула, вскочила на ноги, схватившись за рот, и застонала.
Никита бросился к ней.
- Что такое, что случилось?
Боль не позволяла ей ответить, но, когда она ослабела (не отступила), Вера, сдерживая слезы, сказала:
- Зуб-бы...
- Зубы болят? Как приедем в Петербург, срочно...
- Нет! - Она оттолкнула его от себя. - Вилка!.. Зубы!..
- Есть надо спокойнее, - как бы невзначай произнес Матвей.
- Матвей! - Осадил его отец.
Вдруг Веру пронзило что-то более острое, чем боль.
Стыд.
Мальчишка заметил, как сильно она была одержима едой. Да, если бы она жевала пищу медленно и не торопясь, как это и следует делать, она бы не вцепилась зубами в вилку. Наверняка он пристально следил за ней, а теперь мысленно насмехался над ее страданиями.
Вера вся напряглась, чувствуя, как вся негативная энергия внутри нее собирается в огромный ком, который вот-вот разорвет ее на части. Это и заставило ее опрометью покинуть вагон-ресторан.
Никита успел только дернуться с места, когда Сергей удержал его:
- Не надо. Убежала - значит так надо. Пусть одна побудет. Куда ж она из поезда денется?
Никита остался, но волнение удерживало его еще некоторое время.
Вера же вышла в тамбур. Поезд несся мимо полей и деревень, разбросанных по разным их частям. В сумерках сложно было полюбоваться из окна красотой природы: лишь застывшие облака на тускнеющем небе и мрачные земли, меняющие сквозь бешеную скорость формы. Она так ждала этой поездки лишь ради возможности понаблюдать за пейзажем. Удастся ли ей увидеть хоть что-нибудь на следующий день? Или ей опять кто-нибудь или что-нибудь помешает?
Потом она вернулась в купе. Там тихо и спокойно, уютно и светло.
Воспользовавшись уединением, Вера быстро переоделась в удобную одежду: Катины пижамные штаны сапфирового цвета и коралловую футболку. Платье она аккуратно положила назад в сумку.
Приближалась полночь.
Уставшая, Вера уже ни о чем не думала. Ей хотелось лечь на свою койку и уснуть.
Распустив косу, она расчесала их деревянным гребнем, поминутно ощущая, как внутри колышется легкое, шелковое, нежное удовольствие: ее волосы снова с ней! Снова такие густые, длинные и прекрасные, как когда-то прежде!
Ах, все-таки, как приятно иногда увидеть на ночном небе первую звезду, когда уже отчаялся увидеть на нем хотя бы какой-то блеск.
Вера не знала, что человек способен управлять собственной жизнью. Она безропотно склонялась под плетью событий, отравляющих ее существование. Она не знала, что человек способен не только подняться, но и, овладев этой самой плетью, отхлестать собственные неприятности и невезение. Вера не знала так же, что на проблемы можно смотреть и под другим углом; склонив голову, в каждой вещи, усыпанной изъянами, можно заметить достоинство.
Вера легла на свою маленькую кровать, не зная точно, принадлежала ли она ей. Во всяком случае, она всегда сможет ее покинуть, когда объявится истинный владелец. Осматривая купе, она вдруг задумалась над происходящим и это, к ее дикому удивлению, не расстроило ее, как обычно, а наоборот - рассмешило. Она смеялась, думая о своем теперешнем возрасте, воссоединением с Никитой, этой внезапной поездке в Петербург. Она не знала, что ее там ждет, в этом загадочном городе, обители достопримечательностей и безумно влюбленных в город туристов. Не знала - и это будоражило ее. Теперь не пугало, а возбуждало.
Вера смотрела в потолок и думала: «Господи, вот она, новая жизнь!».
Она так долго этого ждала, так страдала, молилась, надеялась...
И почему же говорит «нет»?
Почему не кричит неистово: «ДА»?
Она вновь молода, свежа, красива и беззаботна - где же радость?
Вера закрыла лицо руками. Волшебство! Магия! И с кем? С ней! Невероятно!
За разговором в ресторане она вновь забылась, обращаясь к Матвею не как к ровеснику, а как к юноше, младшему ее на несколько десятков. Она вновь утратила свою новообретенную личность, вернувшись к прежнему «Я». Но теперь она другая. И нужно к этому привыкнуть.