– Ты что – спятил, олух чертов! – крикнул ему вдогонку таксист.
Геннадий пошел через площадь навстречу собору, темному, полубесформенному, почти невидимому. Прожектора освещали лишь золоченый купол, отторгая его от собора, превращая его в гигантскую люстру-колокол, подвешенную к низкому оледеневшему небу, а ветер с залива, слезивший глаза, словно слегка раскачивал этот гигантский колокол, или эту исполинскую люстру.
Дойдя до собора, Геннадий сел на ступени перед центральным входом. Было в этом поступке нечто нелепо нарочитое, так как ступени были мокрыми и холодными, а ветер в колоннаде собора особенно неистовствовал, но Геннадий то ли не замечал этого, то ли именно к этой нарочитости подсознательно сейчас стремился.
«Да нет, конечно, на самом деле ничего неожиданного, – думал Геннадий, сидя на ступеньках. – Я и раньше замечал… Но мне казалось, что все это из-за того, что наш период влюбленности слишком затянулся… что слишком зрелый я уже человек, чтобы несколько месяцев подряд ходить под ручку, заглядывать в глаза….»
– Какой дурак! – вслух произнес Геннадий.
«Но мне казалось, – продолжал думать он, – что, если я женюсь на ней, все сразу встанет на свои места… Я буду работать, а она будет заниматься хозяйством… родит мне ребенка… Мы будем вместе, нам уже не надо будет часами сидеть друг против друга… Мы уже не станем целоваться только потому, что больше нам нечем занять себя… Нам уже не надо будет каждый вечер изобретать, к кому бы нам поехать в гости, и не пойти ли нам в кино, и на какой фильм… Я понимал, что лучше жены, чем Наталья, я себе все равно не найду… Да и не так уж часто это случалось…»
Съежившись от холода и ветра, Геннадий сидел на ступенях собора и думал. Думал об одном и том же, по нескольку раз и почти без вариаций. В конце концов он заметил, что мысли его уже давно попали в некий порочный круг и что этак он до утра просидит.
«А чего я, собственно, жду?!» – сердито подумал Геннадий.
Он вскочил на ноги и сбежал по гранитной лестнице на площадь.
«Я ждал ее. Я с таким напряжением всматривался в площадь, что иногда даже видел, как она идет ко мне навстречу угловатой своей походкой, слегка сутулая, чуть коротконогая, прекрасно-длинноволосая… Она так и не пришла к маятнику, отсчитывающему Земные Повороты, а я понял, что нечаянно для себя, но теперь уже на всю жизнь полюбил ее, что, как это ни странно, я должен был влюбиться в нее именно сегодня. И именно поэтому она должна была не прийти», – вспомнил Геннадий из своего рассказа.
«А ведь тоже сюжет! – думал Геннадий, идя через площадь. – Один чудак накануне свадьбы пишет рассказ и вдруг понимает… Так тебе и надо! Не будешь писать хороших рассказов накануне свадьбы!»
Геннадий вышел на набережную, остановился на тротуаре и подумал: «Черт! Как назло – ни одного такси! Наталья мне голову оторвет!»
Геннадий усмехнулся и вдруг сказал самому себе, но вслух и громко:
– Наталья?! А Наталья-то здесь при чем?!
Он перебежал через дорогу и быстро пошел вдоль реки в направлении своего дома.
На следующее утро, отметившись на работе в книге приходов и уходов, Геннадий направился в редакцию, неся с собой второй экземпляр рассказа с новым названием.
Был вторник. Небо было настолько голубым, что голубизна его смущала глаз, а все вокруг: земля, деревья, парапет набережной – было укрыто снегом, непривычно белым, неестественно пухлым, нестерпимо искрящимся. И только река оставалась прежней – угрюмой, холодной, непроницаемо матовой.
На душе у Геннадия было пусто и тихо.
Так, например, полностью оборвалась связь с Тиролем
Рассказ в одиннадцати письмах
3 января
Милый Володя. Я никогда не любил и не умел писать письма. Поэтому не отвечал тебе. Впрочем, не только поэтому. Понимаешь, слишком велико стало между нами расстояние. Нет, не в пространстве, а во времени. Письмо из Москвы в Хабаровск, насколько я понимаю, идет не долее десяти дней. Но преодолеть те годы, которые разделяют нас, которые накопились между «нами – теперь» и «нами – тогда», когда вместе ходили в школу, когда каждый день виделись, когда, как нам казалось, жить не могли друг без друга…
Нет, опять вру. Не во времени дело. А в том, наверное, что за последние десять лет мне не о чем было сообщить тебе.
И только сейчас появилось. И вот хочу рассказать:
Сегодня утром шел снег. Странный какой-то: как бы замедленный. Сверху на меня опускались маленькие белые крупинки, тысячи их; на глаз они казались сухими, а прикосновение было влажным. Они так плавно и обособленно падали, что можно было выбрать в вышине отдельную снежинку и проводить ее взглядом до земли; можно было поймать в кулак; можно было, рассчитав, где она упадет, встать на то место, поднять голову – и она влажно умирала на моем лице.