— Теперь конечно… Глаза чудные, прямо в середку смотрят.
— Мне бабка сказывала, мол, раньше на наших болотах их видимо-невидимо было, кикимор-то! К людям выходили. А если заболел кто, так сам на болото шел и их выкрикивал. Лечили людей травами… У прадеда, бабка говорила, с каторги ногу скрючило, так они ему ее выправили. И чахотку вывели, во как! Он на кикиморе жениться хотел.
— Ты в избе не кури.
— Чего это?
— От твоего табаку пауки падают, а тут девчонка вольная, она, поди, от дыму задвохается.
— Ну прям…
Спирька с сомнением папиросы в кармане пощупал, подумал и кивнул. Тут и разошлись согласно тропе. Через положенное время оглянулись. Мария кивнула, а Спирька рожу скорчил, как заведено было…
У Спиридона работа ладится. Трактор вылизал так, что инженер после совещания с председателем на двадцатку премии бумагу подписал. Трактористы руками разводят — что с Тереховым творится? Вон и сало с мороза твердое, и бутылку спроворили, и лучок с хлебом наготове… А баламут Спирька руки обтер и в бега! Мол, домой, некогда! Разбивает, дезорганизует, змей, компанию.
Дорогу до дома — одним духом! В избу заскочил, глазами по сторонам: тут она, не ушла. Помылся и за стол беседовать.
— А вот, к примеру, хвори лечить умеете? — К столу грудью припадает. — Болезни, едрена-матрена, у нас их несчетно стало. Журналы почитать, так и жить не захочешь, человек в болезнях, как пень в лишаях. Инфаркт, грипп, рак еще вот… Умеете лечить на болотах ваших? Ну… Ну, хоть рак-то?!
— Какой он?
Улита с лавки смотрит, ногами болтает, улыбается. Если в голос засмеется, опять колокольчики по избе: «Тлинь-тлень! Синий день!..»
Спирька солому головы чешет, как объяснить пигалице нездешней — что есть рак? Мария, спасибо, на помощь к мужу поспела, с краю лавки примостилась, озабоченный лоб морщинками собрала.
— Это, доченька, в желудке, или еще где, вроде гриба поганого заводится, вырост такой, и гриб этот сок телесный пьет…
Улита слушает внимательно, не мигая, не двигаясь.
— Кровь этот гриб, значит, — Спирька продолжает, — портит, а человек — тварь относительственная, сразу сохнуть начинает, худеть, и амба!
Для наглядности Спирька кулаком по столу треснул так, что кот Филимон, на лавке прикорнувший, заорал со сна по-дурному, на печь сиганул, оттуда сатанинскими глазами выглядывает (Мррмяу, кто его знает, хозяина-то, вдруг опять «накатило»!).
— Такое знаю, — задумчиво Улита по губам пальчиком ведет. — Это бывает, когда человек много радуется, а потом сразу горе или страх приходит… Или совсем без радости живет, все время тревожится, переживает.
— Во, едрена-матрена, что ж это? На пахоте нервничаю, на ремонте нервничаю, дома… — Спирька опасливо на Марию глянул, — гм, ну, дома еще ничего. Так и нервничать нельзя, рак заведется? Ну, жизнь, ну, зараза!
— Не то, — Улита с улыбкой. — Про это тревога хорошая. И про детей, и про работу, про жизнь — это все хорошо. Плохое, когда человеку не хватает — одному власти, другому денег, еще кому — еще чего-нибудь. Мучается он, завидует, боится, всего — от этого рак бывает.
— Отвяжись, Мария, отзынь, чего пихаешь? Что особенного, знать хочу! Так, Улит, лечите вы его, рак-то?
— Можно, только надо, когда он корешки не пустил. Траву пить надо, есть такая. Она тогда была, когда еще ни людей, ни нас, ни зверей и птиц не было, очень древняя трава, первая… Витания называется. У нас не растет, ее да-а-леко в горах собирают.
Мария Улитины волосы гребешком чешет. Смотрит Спирька, а из-под зубьев искры, да крупные — чудно!
— У меня годов пять поясница болит, по холодам в тракторе застудил, кабину выдувает. В район ездил, так мазь прописали, вонючая — спасу нет. Не помогла. Говорят, надо на «грязи» ехать. Умора, у нас как распутица, так этой грязи по ухи. Еще ехать куда-то? Мол, там лечебная, а меня сомнение берет… Стой, Мария, а палец-то?
Спирька кривой палец выставил, указательный, сам его со всех сторон осмотрел и хмыкнул.
— В носу ковырять способно, а больше куда?
— Болит? — Улита от Марииной руки отстранилась, бровки подняла.
— Скрючило, понимаешь, косой резанул. Иной раз к дождю дергает, или к снегу, и в варежке мерзнет.
— Охота на твою уроду смотреть!
Мария рукой махнула, к печи пошла, у нее там гусятина в чугунке прела. Век бы так: в доме разговоры, а она по хозяйству ладит…
— Дай вон то, — Улита показывает.
Удивилась Мария — обыкновенная иголка в стене торчит, на что девчонке иголка-то? Но вытащила, Улите подала.
Улита с лавки прыг и к Спирьке, руку его в свою взяла. Другой рукой тихонько по лбу стучит, в глаза пристально смотрит…