Они вывалились в дверь. Матушка висела мертвым грузом, Ядвига и того хуже — извивалась, но всех удалось спустить вниз по длинной лестнице, не сломав ни одной шеи. Они отковыляли на несколько метров в сторону и оглянулись посмотреть.
Горящие матрасы попадали из бокового окошка, следующие — в дверь и вниз с крыльца. Еще несколько опасных в смысле возгорания предметов последовали за ними, и, когда они упали и упруго подпрыгнули, языки пламени погасли. Наконец появился Энрике, чей белый костюм лишь слегка закоптился. Он спокойно слез по лесенке на землю.
— Думаю, все нормально, — выдохнул он. — Хижина уже не сгорит, но не возвращайтесь туда, пока мы не убедимся.
— Но зачем, — вопросил Вадим, упираясь ладонями в колени и переводя дух, — вы выстрелили в матушку?
Скорее Катриону начнет трясти и затошнит. Но прямо сейчас она еще парила на приливной волне адреналина такой высоты, какую в последний раз переживала… боже, больше пяти лет назад, когда расколотила вдребезги устройство в причальном доке на комаррской скачковой станции.
— А вы разве не поняли? Борис не пытался зарезать матушку. Это она пыталась убить Бориса.
А затем, скорее всего, Инги и Ядвигу — по степени возрастающей легкости, так сказать. После чего… что? Воткнуть нож себе в грудь, когда пламя разгорится — чтобы получилось безумное подражание какому-нибудь варварскому похоронному жертвоприношению?
Борис и Инги кивнули. Борис почти не плакал больше, Ядвига рыдала с подвываниями, а Инги побледнел бы, если бы мог, но лицо его сейчас было застывшим и потрясенным.
— Почему? — выкрикнул он.
Катриона нестерпимо пожалела, что точно знает ответ на этот вопрос. Она постаралась облечь это понимание в такие слова, чтобы все здесь поняли:
— Полагаю… она считала, что мы пытаемся увезти ее семью. И предприняла попытку вернуть вас себе единственным способом, который знала.
«Убийство, самоубийство и погребальный костер разом, окончательный отказ и неповиновение».
— Она свихнулась, — прошептал Инги. Хотя, полагала Катриона, Борис с Вадимом ее объяснение восприняли — по крайней мере, отчасти. Энрике выпрямился, мрачный и вежливый, как посторонний незнакомец на поминках. Но Катриона могла поклясться, что он всё отлично понял.
— Она ошиблась, — поправила Катриона. — У нас не было необходимости делать ничего такого. Все можно было обговорить. Если бы я выражалась яснее…
Сквозь закопчённое стекло шлема было видно, как Энрике приподнял брови, точно хотел оспорить последнее утверждение, но так ничего и не произнес.
Катриона тяжело шлепнулась на землю, скрестила ноги и принялась вытаскивать наручный комм из-под рукава защитного костюма. Проблема с кнопками аварийного вызова в том, что, когда у вас долбаная авария и вы в самом ее центре, некогда до них дотянуться. Все, на что хватает времени, — это… это схватить парализатор и выстрелить. Вот почему Майлз настоял, чтобы она проходила курсы самообороны заново каждый чертов год.
Боже. Чего бы еще ни потребовалось от нее миру сегодня, она уже не в состоянии этого дать.
С третьей попытки она прижала тревожную кнопку дрожащими пальцами. Ответ, слава богу, был мгновенным.
— Оруженосец Пим? Мне нужна помощь.
***
Катриона была благодарна, что успела доесть свой безвкусный больничный ужин, прежде чем в ее палате образовался Майлз. Даже ему пришлось претерпеть общую процедуру и задержаться в коридоре, поскольку дежурная медсестра отправляла всех посетителей без исключения одеваться в защитные костюмы. Оруженосец Роик в повседневном коричневом с серебром мундире к склонился к окошку в ее двери, сделанному из свинцового стекла, и то ли помахал ей, то ли откозырял. В его улыбке чувствовалась тревога. Она помахала в ответ, искусно изображая жизнерадостность, и это его, кажется, успокоило.
Медсестра осмотрела снаряжение Майлза в последний раз и наконец-то позволила ему войти. Вслед за ним в качестве дружеской поддержки плелся Энрике. Катриона с облегчением отметила, что оба просто натянули поверх своей одежды обычные одноразовые комбинезоны с медицинскими масками и перчатками — самый простой вариант защиты от радиоактивного загрязнения. Если многоопытное отделение радиологии Хассадарской Центральной больницы не паникует насчет ее состояния, значит, никому другому тоже нет оснований пугаться. Свою трость Майлз оставил с Роиком в коридоре, отчего к ее кровати он не подлетел, а скорее прохромал. Она почувствовала жар его ладоней сквозь большие не по размеру медицинские перчатки, когда он схватил ее за руку. Более выразительные объятия и восклицания «Боже, как ты?!» по причине карантина временно (она на это понадеялась) откладывались.