Молодому Грэнвиллу очень нравилось, что его спутница не сыпет словами, как многие её сверстницы, а больше молчит. Или время от времени дарит ему чуть смущённую светлую улыбку. Рядом с Мифэнви было так чудесно молчать.
Наставница принцессы, миловидная старушка в шляпке с невозможно-огромными цветами и в фиолетовой шале, оказалась очень тактичной: увидев взаимную заинтересованность молодых людей, она следовала за ними на почтенном расстоянии.
Должно быть, это обстоятельство и то, что ему дано было милостивое разрешение называть принцессу просто по имени, заставили Пола решиться и, нежно взяв свою спутницу за руку, он сказал:
Мифэнви, чтобы вы ответили, если бы я, после нескольких часов знакомства, сделал вам предложение?
Есть вещи, для которых, чтобы разглядеть их суть, требуются года, а есть то, что понимаешь сразу, — порозовев, смело ответила она. — Я бы обиделась, не сделай вы этого.
Тогда, — пылко заявил он, прижимая её ладошку к груди, где трепетно и торжественно билось сердце, — Мифэнви Лланруст, станьте моей женой!
С удовольствием, Пол Грэнвилл. И я думаю, мы сегодня же, на балу, должны объявить о нашей помолвке. То-то батюшку хватит удар.
Теперь уже обе её ладошки в голубых перчатках он страстно прижимал к груди. А она смотрела на него светлыми сияющими глазами. И осень бросала им под ноги всё своё великолепие.
***
Правитель Лланруста не совсем король. Но Дориану нравилось именоваться Пятым, носить корону и использовать название города в качестве своего родового имени. А ещё он тайно мечтал о выгодном династическом браке, хотя точно знал, что Мифэнви сама изберёт себе спутника жизни, и он не станет этому противиться — всё-таки единственная обожаемая дочь.
И вот теперь, когда его маленькая Мейв стояла перед ним, склонив голову, а рядом с ней находился красивый юноша с упрямым взглядом, Дориан чётко понимал, что девочка выросла и вольна сама выбирать свою судьбу.
Он вальяжно спустился с трона, проковылял к ним, и, соединив руки влюблённых, произнёс:
Ну что ж, раз вы уже всё решили, мне остаётся только благословить вас. И знаете что, Грэнвилл,
берегите её — она у меня такая хрупкая.
Пол с нежностью посмотрел на рыжеватую макушку свое невесты — теперь уже точно невесты! — и заверил будущего тестя:
Обещаю беречь вашу дочь пуще, чем собственное сердце.
Вот и славно! Да вы со свадьбой-то не тяните — я внуков хочу!
При этих словах Мифэнви зарделась и спрятала личико на груди у своего избранника.
Идите, танцуйте, это будет дивный бал!
И они танцевали, и смеялись, и парили среди звёзд. И музыка, которой всегда был полон замок правителя Лланруста, казалось, звучала только для них.
После очередного тура вальса Пол наклонился к своей спутнице и шепнул:
А вот теперь пора!
Что же? — удивилась она.
Похищать вас, — сказал он и увлёк её за собой в зимний сад.
Через огромные окна лился яркий лунный свет, придававший всем предметам фантасмагорические очертания. Экзотические растения затеяли на стенах постановку театра теней. А Мифэнви, в платье цвета шампанского и с крохотной короной на голове, сияла только для него.
Пол обнял её и, глядя в прекрасные сияющие глаза, начал:
Пока я не встретил вас, Мифэнви, я не верил, что можно влюбиться с первого взгляда…
Глупый! Молчи! — перебила она и, приподнявшись на носочки, поцеловала его. Неумело. Быстро. Но то был восхитительный поцелуй.
***
Графство Нортамберленд, замок Глоум Хилл, 1878 год
Мифэнви проснулась и по-детски, кулачком, потёрла глаза. Она не помнила, когда перебралась на кровать, и как уснула, и почему укрыта одеялом. Наверняка Колдер заходил её проведать. Сколько бы он ни говорил, что ему всё равно, в каких она будет условиях, сам же первый кинется проверять всё ли у неё хорошо.
Ах, Колдер…
Нужно скорее вставать, пока Колдер и Латоя вновь встретились и не полетели искры.
Мифэнви вызвала служанку и распорядилась доставить из кухни горячей воды. Немногим позже, приведя себя в порядок, она спустилась в столовую, чтобы велеть накрывать ужин.
Латоя уже была там, на этот раз она облачилась в вызывающе лиловое платье, и, прохаживалась, по-хозяйски заглядывая в каждый уголок.
А здесь мило! Я-то думала, что ваш Глоум Хилл — как гроб, весь в красном бархате. А тут уютненько. И салфетки — шарман-шарман, как говорит моя маман. Тончайшие! Скажешь потом, откуда такие?
Мифэнви растерялась, оглушённая таким градом вопросов.
Я уже говорила тебе, что Глоум Хилл изменился. А салфетки… Я связала их сама… Меня тётушка научила. Она когда-то жила в Барабанте…
Это же сколько нужно терпения! — воскликнула Латоя.
Вдовство отлично учит многим добродетелям, — спокойно парировала Мифэнви. Вошла повариха, и женщины погрузились в обсуждение вечернего меню.
Круглая комната-подиум, которую Мифэнви для себя прозвала рояльной, примыкала к столовой. И сейчас Латоя добралась до инструмента и стала терзать его. Каждый неверный звук резал тонкий слух леди Грэнвилл, как крик о помощи. Ей приходись морщиться и всё время извиняться перед поварихой Ханной за свою растерянность. Наконец, попросив Ханну не забыть о пудинге с персиковыми цукатами, она поспешила на выручку роялю.
Ну что же ты как маленькая! — несмотря на мягкий характер, Мифэнви, порой, бывала очень строгой. — Разве можно садиться за инструмент, не умея играть!
Неужели правда? — искренне удивилась Латоя. — А маман всегда говорила, что я довольно сносно тренькаю.
Тренькаете вы совершенно несносно! — заметил подошедший Колдер.
Какой ты грубый, кузен! — обиделась она. — Я, между прочим, играла для гостей на семейных вечерах.
Колдер и Мифэнви переглянулись, дружно закатив глаза.
Мне искренне жаль гостей, — громким шёпотом произнёс Колдер, беря Мифэнви под локоток и наклоняясь к ней. Она лукаво улыбнулась ему.
Латоя разозлилась ещё больше:
А вот если вы оба такие умные — то возьмите и сыграйте! А я послушаю, как надо! Мифэнви покачала головой:
Прости, но я не могу… Говорила тебе уже…
Тогда может ты, Колди? — Латоя воззрилась на него почти умоляюще.
И, правда, Колдер, я ведь ни разу не слышала, как вы играете. Прошу вас, для меня, — ласково попросила Мифэнви, касаясь его руки. Прикосновение было легким, как полёт бабочки, но его оказалось достаточно, чтобы мужчина вздрогнул и бросил на просительницу печальный затравленный взгляд.
Хорошо, — согласился он, — чтобы вы хотели услышать?
Мифэнви чуть прикрыла глаза, погружаясь в воспоминания о том времени, когда музыка наполняла каждый её день. Сейчас звуки каскадом обрушились на неё: пьянили, очаровывали, уносили… Словно старые друзья, что нагрянули после долгой разлуки, мелодии загомонили все разом, и у Мифэнви голова пошла кругом от этой какофонии.
Не могу определиться, — грустно улыбнулась она, — так давно ничего не играла и не слушала… Выберете вы.
Колдер кивнул, сел к роялю, прикрыл глаза, задумавшись, а потом его тонкие чуткие пальцы коснулись клавиш. «Лунная соната» влилась в тишину вечернего замка глотком свежего воздуха.
Мифэнви плакала, как плачут, встретив кого-то дорогого, из тех, кого уже и не чаял повстречать. И даже Латоя притихла, завороженная красотой исполняемого произведения.
Едва последний звук растаял в воздухе, как Мифэнви, будто вынырнув из ночной реки, обновленная
и переполненная, кинулась к деверю.
Колдер, вы невероятно играете! Как вы смели три года мучить меня беззвучием?! Никогда так больше не делайте! — лепетала она, трясся его за руку.
И Колдер, глядя в эти бездонные чистые глаза, поклялся играть каждый вечер.
Как раз подали ужин, и все они, взволнованные и радостные, вдруг помолодевшие, болтая о всяких пустяках, двинулись к столу. Колдер отодвинул стул и помог сесть Мифэнви, Латоя же уселась сама. И они говорили-говорили, о погоде и политике, о светских скандалах и философии, где-то Латоя была заводилой, где-то лишь наблюдала, открыв рот, как хозяева замка перебрасываются цитатами из классики, с лёгкостью переходя при надобности то на латынь, то на греческий, то на французский.