Однако, читая воспоминания современников о выступлениях цыган, верится в стремительный упадок едва ли. Тот же Лев Николаевич Толстой в «Живом трупе» вкладывает в уста Афремова слова, ну никак не стыкующиеся с внезапной «заунывностью», якобы зазвучавшей вдруг в цыганской песне: «…Когда я умру… понимаешь, умру, в гробу буду лежать, придут цыгане… понимаешь? Так жене завещаю. И запоют “Шэл мэ верста”, – так я из гроба вскочу, – понимаешь?..»
Да и не все слушатели и тогда были согласны с тем, что «цыгане уже не те». Так, журнал «Пантеон» в рецензии на выступление труппы Ивана Васильева весной 1853 года писал: «Хор их, состоящий теперь только из одиннадцати человек (6 женщин и 5 мужчин), значительно улучшился. Нет уже диких, неистовых криков, осталось одно тихое, звучное, приятное пение, дышащее родною, русскою заунывностью. Да и надо отдать полную справедливость дирижеру их, Ивану Васильеву. Обладая небольшим, но довольно гибким голосом, он искусно умеет употребить свои преимущества».
Правнук И. В. Васильева – музыкант и певец Николай Васильев (с гитарой) – в фильме «Жестокий романс» Э. Рязанова спел дуэтом с Никитой Михалковым знаменитый романс «Мохнатый шмель на душистый хмель»
Годом позже на страницах того же издания читаем рецензию на выступление васильевского хора в Сокольниках: «Кто из наших отъявленных любителей цыганских хоров не помнит молоденькой певицы Маши, Ивана Васильева, а тем более старой Матрены, с ее бронзовым лицом, покрытом будто бы ржавой латунью, и с ее седыми, вечно висящими на ветру волосами. Эта певица, удивлявшая, может быть, наших отцов, особенно нынче вошла в моду <…> своими неистовыми телодвижениями и своим резким, нисколько теперь уже не женским голосом. Старая певица, более похожая с виду на древнюю пифию, возбуждает каждый раз неистовые рукоплескания, когда после возгласа знатоков цыганского пения – “Матрена, чхни” – тотчас же исполнит это судорожное движение и, некартинно делая немецкий книксен, произносит хрипло французское мерси. Это мерси производит такой фурор, какого вероятно не производили у нас никогда самые лучшие места Марио и г-жи де Лангранж…»
Имя Ивана Васильева неразрывно связано с рождением такого «заунывного» танца, как «Цыганочка», и с появлением бессмертной «Цыганской венгерки» А. Григорьева, что, согласитесь, не вяжется с каким бы то ни было упадком жанра. Впрочем, о рождении легендарных композиций мы поговорим ниже, а пока устроим небольшой перерыв и предоставим слово счастливцам, лично лицезревшим и слышавшим цыганские хоры старой России.
«Наконец-то повеселимся!»
Французский журналист и писатель Пьер Жюль Теофиль Готье (1811–1872) посещал Россию дважды, в 1859 и 1861 годах. Оба раза ему посчастливилось услыхать хоровых цыган.
Москва. Бал-маскарад… Несмотря на некоторые скромные попытки запустить парижский канкан, праздник несколько скучен, и медные взрывы музыки не очень-то согревали атмосферу. Ожидалось прибытие цыган, бал сопровождался их концертом. Когда цыганские певицы показались на помосте, глубокий вздох удовлетворения вырвался у всех из груди: «Наконец-то повеселимся!» Начинается настоящее развлечение. Русские страстно любят слушать цыган. Их песни, полные ностальгии и экзотики, заставляют вас мечтать о свободной жизни на лоне природы, вне всякого стеснения, вне всякого закона, божьего или человеческого. Я разделяю эту страсть и довожу ее до бреда. Итак, я поработал локтями, чтобы пробраться к помосту, где стоят музыканты.
Их было пять-шесть молодых особ, суровых и диких, с тенью испуганной растерянности на лицах – так яркий свет действует на таящиеся и бездомные ночные существа. Можно было подумать, что с лесной поляны неожиданно прямо в гостиную ввели ланей. В их одежде не было ничего примечательного, они, вероятно, чтобы прийти на этот концерт, сняли свои национальные одежды и приоделись «по моде». Так они походили на дурно одетых горничных, но достаточно было движения бровей, взгляда черных диких глаз, туманно окинувших публику, чтобы цыганки мгновенно обрели всю свою колоритность.
Началась музыка… Хоры прерывались чечеткой и выкриками… Иногда мотив песни был заимствован от вульгарной мелодии, которую бренчат на пианино от нечего делать. Но в звуках, расцвеченных трелями, игрой голоса, подвластной капризам темперамента, впечатление вульгарности исчезало: оригинальность вариаций заставляла забыть о банальности мотива. Нет слов описать энтузиазм столпившейся вокруг помоста публики. Разразилась буря аплодисментов, выкриков, люди покачивали головами, перебрасывались словами восхищения, повторяли припевы. Эти таинственно-странные песни действительно обладали колдовской силой, от них у вас кружится голова и вы начинаете бредить, они ввергают вас в самое непонятное состояние духа, слыша их, вы чувствуете смертельное желание исчезнуть навсегда из окружающего вас цивилизованного мира и отправиться бродить по лесам в сопровождении одной из этих колдуний с кожей сигарного цвета, с глазами как горящие угли. Магически соблазняющие цыганские песни – это сам голос природы, подхваченный на лету одинокой душою…