В старину такой обычай у цыган был: когда мужчины уходили коней воровать, брали цыганки их рубашки, и шли в лес с лесовиком разговаривать. Зайдут они в чащу, вобьют в землю колья, привяжут к ним цыганские рубашки и давай лесного человека спрашивать:
— Нечистая сила, выходи, скажи, что с нашими мужьями будет? Приедут ли они? Дай нам знать, лесной человек, все ли будет в порядке, или беда с ними приключится?
Присядут цыганки на землю, притихнут и начинают прислушиваться, какой знак им лесовик подаст. Если удачным будет цыганское дело, то слышат цыганки голоса мужей своих или песни цыганские, а то еще свист раздастся, щелканье кнутов. Хороший это знак — с удачен вернутся цыгане! Но если вдруг собака залает, значит, неудача у их мужей, с пустыми руками вернутся. А еще хуже, если ключи забренчат: значит, забрали их мужей в казенный дом. Но хуже всего, если выстрелы раздадутся: это беда лютая идет по цыганскому следу — погоня и смерть.
Как цыгане с лесовиком боролись
В одном таборе жили трое братьев. На всю округу славились они своей силой и ловкостью.
Ни среди цыган, ни среди мужиков не было им равных. Любого они могли побить, повалить, побороть.
Как-то раз, когда табор двигался на новое место, ушли братья вперед. Застала их ночь в дороге. Развели они костер и стали еду готовить. Чай пьют да между собою разговаривают, какие, мол, они сильные да ловкие.
— Клянусь, братья, да попадись нам сам черт, мы бы и его одолели! — воскликнул младший брат, а двое других одобрительно засмеялись.
И в эту минуту на полянке появился старичок в черном пиджачке, подпоясанный веревкой, на ногах башмаки простые, а на голове шапка. В руках у старичка была тросточка, на которую он опирался во время ходьбы. Поклонился старичок братьям, спросил:
— Кто вы, цыгане, откуда родом, откуда приехали?
— Так и так, так и так… А ты кто?
— Да я лесник здешний.
— Ну, садись чай пить.
Сел старик у костра, чай пьет, а сам все на братьев поглядывает. Наконец он встает и подходит к младшему брату:
— Миленький, пойдем поборемся!
— Да что ты, старик, с ума сошел, — замахал руками младший брат, — куда тебе со мной бороться, я же тебя одной рукой подниму, а другой прихлопну.
А старичок все не унимается:
— Давай бороться, уж больно мне хочется посмотреть, какой ты смельчак!
— Ну ладно, — согласился младший брат, — сам захотел, не суди…
Начали они бороться. Схватил младший брат старичка за шиворот, приподнял и на землю бросил. А сам к костру вернулся.
— Убил, наверное? — спросил старший брат.
— Да нет, я тихонько бросил.
Глядь, старичок опять к костру подходит и сразу к среднему брату обращается:
— Миленький, давай бороться!
— Тебе что, моего брата мало? Уж если он тебя поборол, так я тем более.
— Все равно, миленький, давай поборемся, уж больно хочется посмотреть, какой и ты храбрец.
— Ну да ладно, старик, — согласился средний брат, — только учти, что я тебя, как младший брат, жалеть не буду. Уж угощу так угощу!
Стали и они бороться. Схватил средний брат старичка за ноги да за руки да со всего размаху как шмякнет об землю. И пошел, не оглядываясь. А старичок сзади бежит и к старшему брату обращается:
— Миленький мой, видел я твоих братьев, знаю, как они борются, хочу и с тобой попробовать.
— Нет, меня уж ты на это дело не подобьешь.
А старик в слезы, просит бороться с ним, и все тут.
— Что делать? — обращается старший брат к среднему и младшему. — Все равно он не отстанет. Уж лучше я его убью а то надоел он мне.
Вышел старший брат со стариком бороться. Схватились они. И вдруг стал старик расти прямо на глазах, выше деревьев вырос. Схватил старшего брата да как об землю его хватит.
С того и дух вон. А потом и среднего и младшего. Свистнул старик, да так, что деревья погнулись, захохотал и пошел своей дорогой.
Как цыганка своих детей прокляла
Кочевал табор цыганский. И ведь как бывает: в иной семье детей много, а живут в согласии, а в иной всего-то двое-трое ребят, а живут, как собаки. И вот кочевала в этом таборе одна семья: муж, жена и двое детей. Дочь была постарше, а мальчик совсем маленький. То и дело раздавались в шатре этих цыган крики и брань.
Вот как-то раз опять разругалась цыганка со своим мужем.
— Будьте вы прокляты! — кричит она. — Да зачем вы свалились на мою голову? Да надо было мне за другого замуж пойти. Если бы я ушла от тебя, так и то лучше было бы. А теперь возись с вами, с детьми-чертями, мучайся.
Подходит к цыганке дочь, держит она на руках братишку маленького и говорит матери:
— Зачем ты так, мама? Почему ты, как начнешь ругаться, так и проклинаешь нас? Нет уже сил нам с тобой жить. Вот уйдем в лес и больше к тебе не вернемся.
Усмехнулась цыганка:
— Да как это вы не придете? Куда вы денетесь? Какой вас дьявол возьмет? Никуда вам от матери своей не деться.
В тот же вечер облетела табор весть: пропали дети у этой цыганки — девочка и мальчик.
Стала цыганка искать везде, муж ее по всей округе на лошади своей проездил — нигде найти не могут. На следующий день, лишь только полдень наступил, смотрят цыгане: подходят дети сварливой цыганки к палатке и плачут:
— Сними камень с души, прокляла ты нас, и теперь нас не отпускают.
Захотела цыганка детей в палатку забрать, а они в руки не даются. Всем табором их ловили — бесполезно.
Короче сказать, с той поры, как только солнце за полдень перевалит, начиналась в лесу возле табора кутерьма; пляски, игры, песни. Пляшет дочь старшая, песни поет, а братишка рядом пританцовывает. Бегают они по лесу. Мать их видит, а поймать не может.
Как-то раз пошла цыганка к речке, смотрит: сидит на камушке между скал ее дочь — косы у нее распущенные, брата на руках держит. А возле детей ее пятеро чертей копошатся.
Как схватят они девушку, как подбросят ее, а она опять на этот камушек садится.
Села мать на берегу реки, заплакала, а черти подходят к ней и говорят:
— Ну что, цыганка, имела — горевала, а потеряла — еще хуже горюешь!
— Скажи, нечистая сила, как мне своих детей вернуть?
— Только тогда ты сможешь своих детей вернуть, когда проклятие с души своей снимешь, когда с сердца своего камень сбросишь, когда пройдешь этот темный лес ночью от начала до конца. Да и то, вернешь их или нет, не обещаем мы тебе…
Нечего делать цыганке, собралась она под вечер и пошла через лес. Вдруг видит: стоит на дороге высокий человек, такой высокий, что голова его наравне с верхушками деревьев, и человек этот в руках кнут держит. Подходит цыганка к нему и говорит:
— Ну что ты мне скажешь, лесовой батька? Отдала бы я тебе свою жизнь, только бы ты вернул мне моих детей.
Отвечает ей лесовик:
— Эх, милая, давно бы тебе одуматься да прийти ко мне, а теперь опоздала ты. Нету в живых твоей дочери: утопилась она и стала речною русалкою, и сына твоего нет в живых: поднялся он выше ели высокой и чертом сделался. Так что не вернуть тебе своих детей и не достать. Ты сама их прокляла, сама и жизнь свою потеряла.
Сказал так лесовой батька, а потом махнул кнутом, разделил лес надвое и говорит:
— А теперь скажи мне, в какую сторону пойдешь, по какой дороге?
— А ты подскажи, лесовой батька, куда мне идти?
— Э, нет, сама решай: назад пойдешь — к хозяину своему воротишься, вперед пойдешь — с жизнью расстанешься.
Подумала цыганка и говорит:
— Раз потеряла я своих детей, значит, не с чем мне прийти домой, к хозяину моему. А без них мне и жизнь не нужна.
Пошла цыганка прямо. Тогда махнул лесовой батька рукой, сдвинулся лес, и сгинула цыганка навсегда.
Как цыганка черта отвадила