Я стою замороженным посреди катка. На ногах у меня валенки, к которым прикручены коньки. Такое, я думаю, было лишь «в нашей юной прекрасной стране» и, может быть, до революции в бедных кварталах. А это сын обеспеченных родителей, которые, как все прочие, до войны плевать хотели на материальные удобства, удобные одежды и нормальные коньки. Ну, разумеется, не такие, как на барышнях и гимназистах, куда там! Я, сын представителя победившего класса, прикручиваю чурку старыми веревками, а не специальной застежкой, как на немецких канистрах. У нас таких не было. Нам не нужно. Появились лишь полстолетия спустя.
Все носятся по ледяному полю катка, а я стою в центре. Находиться в центре внимания — вот что для таких, как мой отец и я, обязательно. А то, что в руках у меня котенок, не случайность. Как Игорь Телегин, я не могу обходиться без того, кто поможет, пожалеет. Может, поэтому не из каких-нибудь абстрактных соображений, а из корысти я помогаю слабым. Потому что сам слаб. Но помогать тоже нужно уметь! Игорь взялся помогать и погубил. Не себя, а другого человека: жестокого и самостоятельного. Эти отдают жизнь без звука, без стона. Может, и из-за них стонут по ночам такие, как мы с Телегиным?
Дина Тумалевич, не только «находилась», но еще и в лакированных лодочках. Да еще «шуршала». Хотя не была «двойной шпионкой», как в книгах. Просто такой характер. А другие не высовывались, хотя не только «находились», но и сотрудничали, им ничего. И Федька-калека, и другой сапожник — Юрковский, которые обеспечивали немецко-фашистских захватчиков «штифель». Да что про них вспоминать, когда один директор фабрики, которая снабжала немцев валенками, получил Звезду!.. Сначала одни неприятности: как же, выпускал! А потом вдруг ветер переменился на 180 градусов: выпускать-то выпускал, но бракованные! Тем, мол, и боролся! А может, просто такая «разнарядка» вышла по данной области? Остальные либо «не тянули», либо слишком усердно тянули. К себе. Как сказано у Кобзаря: «Брат точит нож на брата!» А тут как раз удобный человек подвернулся. Он за награды не борется. Он вообще не любил бороться. И при немцах тоже. Ему и дали!..
Но нам, таким, как Аня Кригер, ничего не надо. Лишь бы не трогали. Алку Пронину, которая с немцами жила, посадили. А Кригерша с немцами не жила. Только с одним, это ничего. Иное дело, если немцев много. Например, в Поволжье. Этих — выселить до единого! Нелояльная нация. А какая лояльная? Они виноваты, что они немцы? Так это мы уже встречали! У немцев. А отдельная немка — ничего. Она лояльна: и по отношению к немцам, и к нашим. Старшина, который сменил Генриха, был наш, советский. Так что уравновесила.
…У меня на руках котенок. Я взял его из жалости. Иначе его просто съедят. Но, с другой стороны (я заметил, что у меня все не как у нормальных, во всяком случае, советских, во всяком случае, в книжках — все не как у людей!), я держу котенка на руках, потому что боюсь — поймут, что я не умею кататься! Так что не дай бог пуститься по льду, тут все всё поймут!.. Что я находился!.. Особенно отец.
Он тут же, среди пацанов. Сам маленький, как пацан. Это понятно: когда ему расти, если он из тюрьмы в лагерь, а из лагеря обратно! При царе сидел? Немного. При Петлюре? Немного. При Сталине? Много. Очень много. Сам виноват: нужно ему было организовывать библиотеку для зэков? Как раз в то самое время, когда Вохру стали брать на фронт! Ну ясно, пошли крики про восстание. Зэков. Которое якобы намечалось. Но все равно, все, кто мог иметь отношение, получили сроки. Новые. И конечно же мой отец тоже. Как нам потом рассказывали, книги он переправлял из конца в конец — ну чем не связной? Или даже «пахан»! Сперва премия за елку для зэков, потом десять лет за библиотеку: культурно-массовые мероприятия!..
Мы посылали ему посылки. Мало. Редко. Голодно было после войны. А он нам часто. Потому что голодно было после войны!.. И я чувствую себя как бы с ним. Потому так холодно — Воркута, Север!..