Я тоже только что висел над этой пропастью. Я не свалился, слава богу. Теперь могу хотя бы это — полностью произнести слова хвалы!.. Я знаю, что это такое — висеть над пропастью… И того, что с ногами, понимаю. Может быть, потому и решаюсь: подхватываю его ноги одной рукой, а другой, как в судороге, сжимаю дерево. И вытягиваю по частям, по сантиметрам, по миллиметрам эти тяжеленные ноги поближе к себе. Прижимаю их к своему лицу — так получилось. Падал я как бы назад, а его привязали правильно — головой вперед. Это я, как всегда, наизнанку, наоборот! И потому перебинтованные ноги человека, оказавшегося рядом, тычутся в мое лицо. Голые ступни вылезли из бинтов, и шерстяной носок непонятного цвета, потому что весь вывалян в снегу, болтается на самых кончиках пальцев. И как только держится! Наверное, так же, как я на этом лапнике. Трунов рассказывал, как они в землянке спали покотом, «как вилки в буфете», прижавшись один к другому — иначе не помещались. Ночью переворачивались по команде, разом.
Мне кажется, хуже в этой темноте с людьми, которые болтаются как шишки на сосне, привязанные бинтами, тряпками, веревками. Рождественская елка, а не санбат! Да и какой это госпиталь — на ветке. Тем не менее, рядом со мной раненый и обращаться с ним нужно как с раненым. В данном случае уход состоит в том, чтобы перевернуть его головой вперед. Так удобнее. И ему, потому что, неверное, не слишком удобно человеку находиться в положении головой вниз. Кровь приливает. Моего опыта, даже такого, как в самодеятельной больничке, не хватает. Здесь даже не самостоятельность, а бездеятельность — страшно повернуться. Тем более перевернуться. Тем более с человеком, у которого фактически нет ног. Это фанатик Обрубок еще вертелся! Культи какие-то! Слава богу, что я уже насмотрелся на такое, не падаю в обморок, как раньше. Может, это и есть становление? Иного я что-то не наблюдал.
Как был слабак, так им и остался: повернуть человека, да еще в такой цирковой ситуации, — для меня дело невыполнимое! Хотя если поднапрячься!.. И себя привязать… Петля рядом свободная — видимо, человек из нее выпал по дороге… Думать об этом некогда, влезаю в его петлю… Еще один-два акробатических паса — и ледяные ноги соседа уже не напоминают мне о морге… Еще несколько телодвижений, которые кажутся мне довольно ловкими, — и товарищ по несчастью перевернут в приличное положение… Мною!.. Потому что сам он как чурка — верти, куда хочешь!.. Хорошо говорить — во все стороны!.. А здесь сантиметр в сторону — и сам загремишь в темноту… Не хочется… Очень не хочется!.. И я обеими руками вцепляюсь в ствол сосны, или ели, так и не научился в этом разбираться… Значит, не становление? Или — неполное?
Черт с ним, с этим самым становлением!.. Оставим на потом… Мысли… Кровь бурлит в висках: только бы удержаться! Не свалиться!.. На заснуть… Иначе капут… И кто-то иной будет спасаться в твоей петле. Они здесь все-таки действуют… Чуть-чуть… Кто-то передал фляжку, можно напиться. И спирт вливается в мою саднящую глотку… Никогда раньше не пил неразбавленный спирт. Разбавленный тоже. И вот — довелось. Не охмелеть бы!.. Не свалиться. Не свалюсь!.. Не могу позволить себе такого, после всего, что было. Ведь кто-то потом приедет из Африки, и этим будет доказано, что путешествие в Африку не сказка про доброго доктора Айболита! Он был.
Когда мы въезжаем в город, наступает рассвет. Из темноты выползают носы и скулы. У кого неперевязанные. А те, что перевязанные, — как мумии, забальзамированные навечно войной. Словно покойники возвращаются из темноты. Сейчас выяснится, что они и впрямь покойники. Их отвяжут от дерева жизни — и… А тех, кто сможет подняться сам, положат в госпиталь. Скулы и носы грязно-розового цвета, не только потому, что занимается блекленький зимний рассвет в моем городе, городе средней полосы, среднем городе. А еще и потому, что мы проезжаем мимо руин мае́тка профессора Дворянинова. Он давно уже отгорел, но мне кажется, что все равно светится. И светит всем в доме. И, может быть, стоит занести этих раненых на счет больнички, в которой оказалось в четыре раза больше спасенных, нежели было на самом деле. И мне кажется, что это не самая большая ложь, фантазия, легенда о том, что я — Владик Пилипченко — ехал в Африку, совсем никто не верит. А между тем было, действительно было! Это без всяких легенд и сказок, и потому с полным правом заканчиваю эту книгу словами: «Не ходите, дети, в Африку гулять!» Хочется сказать: вообще никуда не ходите, но вряд ли это возможно.
О ПРОЗЕ ВЛ. ТИХВИНСКОГО
Необычная судьба выпала на долю автора этой книги. Его юность началась с немецкого концлагеря для военнопленных, где ему грозила двойная опасность как человеку с еврейской и цыганской кровью. Гитлер ненавидел оба народа с равновеликой ненавистью. Не прошла бесследно и сталинская кампания борьбы с «космополитами безродными» — оставила на сердце свои рубцы и раны.