Когда мы вернулись на опушку леса снова, я заметил изменения в деревни. Они мне очень не понравились. В подзорную трубу я наблюдал болтающиеся на деревьях трупы местных жителей. Насчитал двадцать человек, среди них были женщины и дети. Похоже, французы уничтожили всех, кто по неизвестным причинам остались в своих домах. Такие зверства прощать нельзя, отплатим той же монетой. Показал Остапу висельников. Этот горячий майор, готов был с саблей наголо бежать крошить в капусту неприятельский обоз.
— Смотри Остап и запоминай, что и как я делаю, — предложил другу, — тебе потом пригодится.
— Пока я буду у тебя учиться, французы сбегут. Их надо сейчас тёпленькими брать, пока солдаты расслаблены и не ожидают атаки.
— Обязательно атакуем, но после того, как ударим по ним минометами. Оставшихся в живых французов будет меньше, а значит и у нас раненых и погибших будет не значительное число.
— Это на учёбе в корпусе так можно рассуждать. А здесь, увидел врага, бей его, чтобы кровавая юшка из носа у него потекла.
— А сколько ты своих солдат положишь без помощи артиллерии?
— Так война же идёт Солдаты иногда гибнут. Ты этого не знал?
— Запомни. Солдат сначала должен принести пользу, а потом погибнуть, если у него такая планида. Но не раньше и не бесполезно.
— На досуге поговорим, давай уже атаковать.
По обозу отстрелялись дивизионом, расходом десять мин на ствол. Этого французам хватило за глаза. Потом Калач повёл солдат на захват обоза.
Я следовал позади атакующих порядков, и мне не давала покоя мысль о горячности моего друга. Отрицание пользы артиллерии, и упование на штыковую атаку, может плохо обернуться для батальона. Остап даже не предпринимает попыток здраво оценить обстановку и ситуацию перед боем. У него выработался определённый стереотип мышления и действий, он ему следует. Раньше это срабатывало, приносило пользу, приводило к успеху, но французы уже многому научились, и стрелковое оружие у них неплохое.
Подошёл к деревне. К этому моменту все уже закончилось. Солдаты перевязывали наших раненых, и сносили убитых. Безвозвратно потеряли девять человек, и семнадцать раненых, тяжёлых не было. Хоть это немного порадовало.
— Живых французов ко мне на допрос, — отдал я распоряжение, — остальных развесить на деревьях для просушки. — Собрать провизию, оружие, порох и все, что может пригодиться в походе, остальное сжечь. Погибших крестьян снять и похоронить.
Привели пленных. Среди них выделялся высокий, молодой полковник в разорванном мундире с кровоподтёком на все лицо. Руки у пленного полковника были связаны за спиной.
— С кем имею честь беседовать? — задал вопрос французу, на его родном языке.
В ответ услышал поток брани на отличном польском. Ну, блин везёт мне на поляков. В Италии чуть жизни не лишили польские легионеры, потом хорунжий Сапега, пытался саблей в моем теле дырок наделать, а теперь полковник лается, как последний сапожник.
— Вам, господин полковник, лучше поумерить сквернословие, — предложил поляку, — а в точности отвечать на мои вопросы. — В противном случае, вы возглавите охрану обоза, болтающуюся на деревьях.
— Ты генерал угрожаешь мне, полковнику Кшиштову Мазовецкому, командиру кавалерийского полка дивизии славного пана Понятовского, — брызжа слюной произнёс поляк.
— И что полковник Кшиштов Мазовецкий делал в наших лесах? Грибы собирать вроде бы рано.
— Я пришёл на эту землю, чтобы забрать то, что принадлежит мне по праву рождения.
— Ладно, опустим ваши родовые претензии. Цель нахождения на территории России? Куда следовали? Кто вас послал? Что вам поручило командование?
— Я отказываюсь отвечать на поставленные вопросы. Требую сопроводить меня к высшему командованию, и обеспечить надлежащее содержание.